"Мишель Рио. Архипелаг" - читать интересную книгу автора

главная ветвь упиралась в ступени, которые поднимались к широкой
двустворчатой двери, а боковая дорожка, более узкая, огибала юго-восточный
угол дома и вела, очевидно, к какому-то служебному входу. Здание окружали
лужайки, обрамленные аллеями и занимавшие приблизительно треть территории,
больше половины которой, засаженной дубами, было как две капли воды похоже
на общий парк, часть которого она и составляла до того, как ее отгородили
внутренней стеной.
Со все возрастающим смятением я не шевелясь постоял наверху каменной
лестницы, потом, решившись, постучал в дверь тяжелым бронзовым молотком.
Вскоре одна из створок открылась и в проеме показалась женщина. В строгой
одежде, сочетавшей только серый и белый цвета и не лишенной пуританской
элегантности, она была на вид лет пятидесяти. Худощавая, высокая и прямая
фигура, узкое лицо с правильными, чуть заостренными возрастом жестковатыми
чертами наводили на мысль о засушенных цветах, былая красота которых
проглядывает сквозь увядшую застылость смерти. Я сразу сообразил, что это
она живет в доме Александры Гамильтон. Женщина больше смахивала на
домоправительницу или компаньонку, чем на горничную. Но она несомненно
исполняла все эти три обязанности. Я поздоровался и назвал себя. Она едва
заметно кивнула и посторонилась. Я вступил в полутемный холл, обшитый
дубовыми панелями, а она зашагала впереди меня к лестнице, тоже дубовой,
которая вела наверх. Остановились мы на втором этаже перед громадной дверью
справа - единственным отверстием в центре высокой стены. В левой стене было
две двери меньшего размера. Очень широкий коридор, слабо освещенный только
одним окном над подъездом южного фасада прямо против лестницы, своим видом,
размерами и расположением очень напоминал нижний холл.
Моя проводница постучала, вошла и объявила о моем приходе.
- Спасибо, мадемуазель Элиот, - с некоторой усталостью произнес
мелодичный голос.
Впустив меня в комнату, мадемуазель Элиот бесшумно затворила за собой
дверь. Комната была такая просторная, что вначале я не заметил Александры
Гамильтон. Это была библиотека площадью гораздо больше ста квадратных
метров, освещенная шестью высокими окнами - четыре выходили на запад, два на
юг, и в них щедрым потоком вливался свет, приятно неожиданный после
сумрачного коридора. Стены были совершенно скрыты книжными полками, в рамке
которых выделялись оконные и дверные проемы и которые были сплошь заставлены
десятками тысяч томов. Обернувшись направо, я увидел в глубине зала
массивный письменный стол и за ним женщину. Я подошел к ней ближе. И в ту же
минуту смутно разочаровался - наверно, то было обмануто свойственное
отрочеству романтическое ожидание, биологически неизбежная глупость, едва
припорошенная рационалистическим и чопорным воспитанием, которое не
допускает проявлений восторженных чувств, ожидание, которое подсознательно
готовило меня к встрече с Гиневрой или Балкис, красавицей, укрытой от
недостойных ее лицезреть людских глаз. Я думал, что буду ослеплен, и
поскольку этого не случилось, не понял, что подпал под действие скрытых чар,
которые овладевали мной медленно и неотвратимо. Александра Гамильтон
обладала тем особым обаянием, которое довольно удачно определил Готье,
сказавший об одной из своих героинь, что она не притягивала взоры, но
удерживала их. Правильные черты на заре сорокалетнего расцвета, спокойная
властность в сочетании с какой-то неопределимой скукой во взгляде, нежная
бледность кожи, обузданная роскошь волос, элегантная до обманчивой строгости