"Ганс Рихтер. Эвтерпа с берегов Невы, или чествование Анны Ахматовой в Таормино" - читать интересную книгу автора

божественной, судя по всему тому, что говорилось кругом вслух, шепотом,
намеками, судя по всем стихам в ее честь, которые в стольких комнатах
огромного монастыря вколачивались в пишущие машинки и потом выколачивались
наружу. Право, теперь уже и я с нетерпением ожидал ее прибытия.
- Анна Ахматова здесь, - услышал я, вернувшись в отель после прогулки
на пятый день безделья. Это было в пятницу, в двенадцать часов дня, когда
солнце стояло в зените.
На этом месте, уважаемые слушатели, я должен сделать цезуру, необходима
пауза, чтобы достойно оценить этот час. Потому что из-за этой груди, из-за
этого голоса, из-за всего этого облика могла бы начаться первая мировая
война, если б не нашлось для нее других причин.
Да, здесь сидела сама Россия- посреди сицилийско-доминиканского
монастырского сада. Россия восседала в белом лакированном садовом кресле, на
фоне мощных колонн монастырской галереи. Великая княгиня поэзии (придворная
дама на почтительном от нее расстоянии) давала аудиенцию поэтам в
собственном дворце. Перед нею стояли поэты всех стран Европы - с Запада и с
Востока - малые, мельчайшие и великие, молодые и старые, консерваторы,
либералы, коммунисты, социалисты; они стояли, построившись в длинную
очередь, которая тянулась вдоль галереи, и подходили, чтобы поцеловать руку
Анны Ахматовой. Я присоединился к ним. Она сидела, протягивала руку, каждый
подходил, кланялся, встречал милостивый кивок и многие - я видел - отходили,
ярко раскрасневшись; каждый совершал эту церемонию в манере своей страны:
итальянцы - обаятельно, испанцы - величественно, болгары - набожно,
англичане - спокойно, и только русские знали ту манеру, которую ожидала
Ахматова. Они стояли перед своей царицей, они преклоняли колена и целовали
землю. Нет, этого, разумеется, они не совершали, но выглядело это именно
так, или могло быть так. Целуя руку Анны Ахматовой, они словно целовали
землю России, традицию своей истории и величие своей литературы. Среди них
только один оказался насмешником - я не хочу называть его имени, чтобы
уберечь его от немилости Анны Ахматовой. После того, как и я совершил обряд
целования руки в стиле моей страны, насмешник сказал:
"А знаете ли, в 1905 году, в пору первой русской революции, она была
очень красивой женщиной".
Тогда Анне Ахматовой было 16 лет; два года спустя, в 1907 году,
появились ее первые стихи, которые привлекли внимание избранных литературных
кругов. То были стихи восемнадцатилетней. А сегодня в семьдесят шесть она
принимала чествования в Таормино, она - живое олицетворение целого периода
русской истории от Николая II через Керенского, Ленина, Сталина, Хрущева до
Брежнева и Косыгина, - все еще непреклонная, все еще величественная, часть
самой России среди сицилийских мандариновых деревьев. Теперь следовало бы
наконец рассказать о жизни и творчестве Анны Ахматовой, ради чего -
признаюсь откровенно - мне пришлось заглянуть в историю русской литературы,
- но сперва я хочу описать вечер, который наступил после этого дневного
приема. Нам объявили, что Анна Ахматова будет читать стихи. Мы собрались
вечером в одном из залов просторного монастыря - двести человек, большинство
в праздничных костюмах, как на премьеру. За столом президиума сидели
Унгаретти, Альберти, Вигорелли и Квазимодо. Один стул посередине оставался
пустым. Снова мы ждали Анну Ахматову. Когда она вошла наконец в зал, все
вскочили с мест. Образовался проход и она шла сквозь строй рукоплещущих, шла
не глядя по сторонам, высоко подняв голову, без улыбки, не выражая ни