"Наталья Резанова. Последние Каролинги - 2 (Прод.романа А.Говорова 'Последние Каролинги')" - читать интересную книгу автора

При этой мысли он едва не завыл, ухватившись, чтобы не свалиться, за
ствол ближайшего дерева. Он не видел ее около друх месяцев, и первое, о чем
собирался спросить по возвращении - об этом.
Что, если она скажет: "Да"?
Как он этого ждал... Сын ( он почему-то и мысли не допускал, что у него
может быть дочь)... Наследник престола. Продолжатель династии. Выродок и
позор рода человеческого.
Будь же ты проклята, мать, ради своей жажды власти и желания видеть
сына на престоле сотворившая с ним такое!
Но это проклятие не было искренним. Потому что та же жажда власти и
желание видеть своего сына (если он у него будет) на престоле была у него в
крови и двигала всеми его поступками. Все связалось в единый узел -
преступления, власть, родство, любовь, проклятие - и развязать его было
невозможнго. А разрубить его он не мог. Не хотел. В том-то все и дело -
привыкши жить по закону своего своеволия, он и здесь не хотел покориться
судьбе.
И что же? Покаяться перед Азарикой, рассказать, что у них был общий
отец, и он этого отца так, походя, прикончил - как она поступит тогда? Не
знаешь. Вот оно что. Не знаешь. "И королева, отрекшись младенца, зачатого в
блуде..." Нет, она, конечно, не отречется. Но ясно одно - жизнь ее будет
сломана навеки. А ведь она и без того уже вынесла больше тягот и страданий,
чем иной женщине выпадет и за сотню лет. И что, если тогда... Давным-давно
она сказала, что не переживет его смерти. А то, что случилось, хуже, чем
смерть. Гораздо хуже. Значит, такой остается выбор - или расстаться с ней,
или обречь ее на смерть.
И даже смерть не разлучит нас.
Да.
Потому что, несмотря на все муки, в сердце его не было раскаяния. Он
мог раскаиваться в отцеубийстве ( о котором сейчас думал гораздо меньше), но
не в своем браке. Он всегда сам избирал свою судьбу ( ложная посылка,
свойственная большинству людей, мужчин в особенности), изберет ее и на этот
раз. Не сдастся.
А это значит: мой грех, мне за него и отвечать. Одному. Слышите, вы,
там, на небе и в преисподней, никто не виноват, один я! Никто из людей не
знает, никто и не узнает. Обо мне и моих детях не будут петь пьяные солдаты
у костров. Буду молчать до самой смерти, а что будет после смерти, это уж
мое дело. Пусть проклятие падет на меня. Пусть я его заслужил. Но я сумею
нести его и не взвалю на плечи своих близких. Пусть они живут, не зная горя.
Это решение одновременно и придавало силы, и отнимало их. И не ему было
судить, сколько в нем было от любви и самопожертвования, а сколько от
гордыни и себялюбия. Даже если бы он не был так измучен, как сейчас. И кроме
того, где-то в самых глухих тайниках его души крылось сомнение, сможет ли он
выдержать избранный свой жребий - никому никогда ничего не говорить, Азарике
же в особенности - до конца. Сдержанностью он никогда не отличался. Но он
так решил. А собственное решение всегда являло для него последнюю истину.
Пора было возвращаться. В лесу он провел, должно быть, несколько дней -
он не знал точно. Должно быть, что-то ел, раз до сих пор в состоянии идти.
Дожди миновали, вновь ударила липкая жара, а когда он выбрался на дорогу,
ведущую в Компендий, засохшая глина хрустела под грязными сапогами.
Встреченному на пути конному разъезду, отправленному, кстати сказать,