"Всеволод Ревич. Перекресток утопий (вариант 1 главы одноименной книги)" - читать интересную книгу автора

фантастические особенно: ведь в них мировая революция представала как дело
свершившееся.
"Всем! Всем! Всем! В западных и южных штатах Америки пролетариат сбросил
капиталистическое ярмо. Тихоокеанская эскадра, после короткой борьбы,
которая вывела из строя один дредноут и два крейсера, перешла на сторону
революции. Капитализм корчится в последних судорогах, проливая моря крови
нью-йоркских рабочих".
Это воззвание взято из романа Я. Окунева "Завтрашний день" (1924), но
нечто подобное можно найти почти в каждом произведении.
Якову Окуневу принадлежит первая советская утопия - "Грядущий мир
(1923-2123)". Здесь чуть ли не впервые в отечественной фантастике
появляется фигура талантливого ученого, отшельника и энтузиаста, даже
фанатика, сделавшего крупное открытие и держащего его в тайне;
впоследствии эта фигура станет дежурной. Профессор Моран открывает особый
газ, с помощью которого можно погрузить человека в анабиоз на любое время,
что он и совершает, усыпляя в специальных камерах-гробницах свою дочь
Евгению и молодого человека по фамилии Викентьев. В его поступке нет
преступления или фанатизма, оба усыпленных смертельно больны, и профессор
надеется, что медицина будущего сумеет их вылечить. Каждый знающий
фантастику без труда вспомнит, сколько раз подобная ситуация
использовалась различными авторами. Но сейчас мы имеем дело с истоками.
Первая часть книги изобилует всевозможными приключениями и событиями,
включая мировую революцию, которая более подробно и почти в тех же
выражениях описана в упомянутом "Завтрашнем дне". Для нас важно, что два
наших современника проснулись через двести лет.
Что же они увидели? "Земли, голой земли так мало, ее почти нет нигде на
земном шаре. Улицы, скверы, площади, опять улицы - бескрайний всемирный
город..." Мужчины и женщины всемирного города одеты одинаково, головы без
волос, лица бриты... В дореволюциошюй литературе (например, у В.
Одоевского) встречались подобные города от океана до океана, и вот ту же
картину пропагандирует Я. Окунев; видимо, он тоже воспринимал природу как
противника, которого надо покорить, победить, распластать у своих ног,
чтобы человечество могло вздохнуть наконец свободно. И не одни литераторы
призывали в те времена брать природу за горло. Только гений Чернышевского
позволил ему увидеть будущее не в борьбе, а в гармонии с природой.
Сегодня, конечно, вряд ли кто-нибудь согласится с перспективой навечно
поселиться в бессолнечных каменных ущельях, а тогда это подавалось как
заветная мечта, как страстное стремление человечества.
Евгению и Викентьева берет под покровительство некий Стерн; герои думают
сначала, что он ученый. Но Стерн разубеждает их: "Сегодня я читал лекцию.
Вчера я работал у экскаватора. Завтра я намерен работать на химическом
заводе..." Работа в их мире продолжается два-три часа в день, но она стала
потребностью каждого; люди, которые не чувствуют такой потребности,
считаются больными и подлежат принудительному лечению. Конечно, давно нет
никаких преступлений, ведь для преступлений нужны мотивы, причины. Ну а на
почве ревности, предположим? - допытываются не совсем убежденные наши
соотечественники. Ревность, объясняет Стерн, это атавистическое,
преодоленное чувство; впрочем, вынужден прибавить он, некоторых приходится
все-таки свозить в лечебницу эмоций. Так пришлось поступить с Нелли,
которая любила Стерна, но не нашла в нем понимания. Нелли внушили