"Всеволод Ревич. Перекресток утопий (вариант 1 главы одноименной книги)" - читать интересную книгу автора

сливает их с человеком, наполняет металлические артерии живой кровью.
Его башня пробила шпилем высоту, разорвала, разбросала облака, его рельсы
опоясали весь земной шар и рвутся дальше, в космос, их пытаются "поднять и
продвинуть в бездонных, безвестных, немых атмосферах к соседним, еще не
разгаданным, чуждым планетам". Конечно, перед нами романтические
гиперболы, но в их стилистике, в специфике поэтического видения уже есть
зачатки новой фантастики, которая с самых первых своих опытов замахнулась
на безбрежные горизонты земли и неба: недаром В. Хлебников называл поэзию
А. Гастева "миром научных образов"," "странных научных видений".
Вот, например, поэма "Кран". Гигантских, глобальных размеров кран, который
строился годами, даже веками как олицетворение рабочей мощи, творческих
свершений человечества. Нет таких препятствий, нет таких тяжестей, которые
были бы не по плечу этому исполину. Кран начал с малого, с домиков, потом
перенес железнодорожный виадук и водонапорные башни, поднял со дна моря
затонувший корабль. Кран все время растет, становится сильнее и сильнее,
он уже затевает неслыханные дела: "В Азии транспортным постройкам помешали
Гималаи... Никто и не подумал о туннелях: краном приподняли весь горный
кряж и низвергли его в индийские болота". Но и этого мало. Новая
дерзновенная мысль возникает у лихих "такелажников": они хотят сдвинуть с
места самое Землю! Зачем? А вот зачем: "Эй, вы, тихие потребители жизни!
Разве вы не видите, как неудобно посажена Земля, как неловко сидит она на
орбите? Мы сделаем ее безбоязненно-гордой, дадим уверенность, пропитаем
новой волей". Здесь Гастев, в сущности, предвосхитил главную тему будущей
советской фантастики, ее пафос, пафос решительной, революционной
переделки, пафос создания нового мира.
Весьма современно звучит и гастевский "Экспресс". Поэт совершает
путешествие по преображенной Сибири в чудо-поезде, восхищаясь великими
делами, стройками, заводами, научными учреждениями, которые проносятся за
окнами его безостановочного состава. Он называет вымышленные и
существующие города - Иркутск, Красноярск, Якутск, он переименовывает
Ново-николаевск в Сталь-Город, не зная еще, что он будет называться
Новосибирском...
Некоторые совпадения с сегодняшним днем Сибири поразительны, не будем
забывать, что все это писалось до революции: "...Экспресс мчится по
залитым солнцем пашням, где всё лето бороздят и ровняют поля стальные
чудовища-машины", "только что закончен постройкой сибирский музей, ставший
целым ученым городом. Университет стоит рядом с музеем, кажется маленькой
будочкой, но он уже известен всему миру своими открытиями...", "Все...
сопки давно одеты стальными асбестовыми кожухами, дар земли собирается,
немедленно трансформируется и переводится в энергию...".
И залежи угля на дне океана, и хрустальные дворцы из морского янтаря, и
туннель из Азии в Америку, и стремление согнать снега с полюса, изменить
направление теплых течении, смягчить весь арктический климат - А. Гастев
заглянул даже дальше сегодняшнего дня. Но дело, конечно, не в конкретной
осуществимости его проектов; "Экспресс" - вовсе не научно-техническое
предвидение, а гимн социальным переменам.
Конечно, в этой поэме нет и еще не могло быть привычных нам обозначений
социалистической системы хозяйства, там идет речь о синдикатах и трестах,
но главное ухвачено верно.
Своими глобально-космическими образами поэмы А. Гастева напоминают