"Петра Рески. Палаццо Дарио " - читать интересную книгу автора

и изогнутых драконьих тел. Вслед за Микелем Ванда прошла дальше в
библиотеку. Рядом находилась спальня Радомира с обтянутыми охристой камкой
стенами и люстрами из муранского* стекла.
______________
* Стекло из пригорода Венеции Мурано - знаменитое ремесленное
производство Венеции.

Она опустилась в кресло и услышала, что Радомир подходит, покашливая.
- Моя дорогая! - сказал он и обнял ее, рассеянно, как все очень занятые
люди.
Для своих восьмидесяти двух лет Радомир держался молодцом и выглядел,
как семидесятилетний. С годами его лицо лишь немного вытянулось. Его белые
волосы были аккуратно причесаны на пробор, как у школьника, глаза, как
прежде, голубые, Радомир был утончен и изящен, но его старческие ноги были
слишком тонкими, как у комара. Раньше он был значительно полнее, и было
время, когда он даже обзавелся брюшком, но потом превратился в одержимого
адепта здорового образа жизни.
Отец Ванды считал, что Радомир - это просто чудо медицины: в погоне за
очищением организма он в довольно преклонном возрасте довел себя до
анорексии.
"Когда я ничего не ем, у меня возникает ощущение абсолютной чистоты", -
говорил Радомир.
Для него стройное тело было доказательством триумфа воли. "Мир не
изменишь, - добавлял он, - но можно изменить себя, свое тело! Помолодеть
невозможно, но можно похудеть!". Соблюдение диеты как сублимация
революционной активности.
В молодости Радомир принимал участие в гражданской войне в Испании,
само собой разумеется, не на стороне фашистов, а на стороне республиканцев,
как и подобало человеку с хорошим вкусом. Однако его участие в действиях в
одной из Интернациональных бригад продлилось в общей сложности всего четыре
недели. Он прибыл в Испанию в октябре 1938 года. В ноябре бригады были
распущены. Из республиканца Радомир без всяких переходных ступеней
превратился в монархиста. И на протяжении всей жизни он черпал из своего
испанского эпизода, и именно в нем он находил меру оценки любой низости или
гнусности, что делало его интересным в венецианских салонах. Он кокетливо
оглядывался на свой революционный период до глубокой старости. "Венеция -
вот идеальный город, в котором ничего не надо менять. Поэтому я сюда и
приехал", - считал необходимым повторять Радомир и иногда добавлял: "За
исключением собственного веса, конечно".
Перед отъездом Ванды ее мать обстоятельно высказалась о своем брате. Он
был для своих восьмидесяти двух лет бодр и подвижен и довольно смело смотрел
в будущее, но мания величия, которая поблескивала в его душе всю жизнь, как
тлеющий огонек, с возрастом стала принимать довольно странные и
подозрительные формы. Раньше мать Ванды только сдержанно улыбалась, когда
дядя Радомир являлся в своей привычной роли enfant terrible* и старался
приправить любой разговор из перечницы своего абсолютизма. Обычно это
распространялось на наблюдения из жизни аристократии, например: "Никогда
итальянская аристократия не имела ни малейшего представления об утонченном
стиле жизни. Есть графини, которые развешивают белье в своих бальных
залах!"; о литературе - "Я переоценил Томаса Манна!"; замечания из