"Федор Михайлович Решетников. Между людьми" - читать интересную книгу автора

гривну или копейку. Если деньги были считаны, то жаловались тетке, что я
украл; я запирался; тетка говорила, что на меня говорят напрасно. Если кто
ругал меня или обижал, я сам тому мстил таким образом; однажды на только что
развешанном во дворе для сушенья белье я начертил углем косые кресты; меня
заметила одна женщина и привела к тетке за уши. Когда мне задали за это
хорошую баню, я придумал новое средство к своей мести: нашел во дворе
подохлую кошку, принадлежавшую этой женщине, и бросил ее в кадку с водой,
принадлежавшую этой же женщине. Подумали на меня: меня отодрали и
пожаловались почтмейстеру, что от меня никому нет покоя. Почтмейстер сделал
выговор дяде. После этого мне так нравилось злить почтовых женщин, что я
почти каждый день придумывал какую-нибудь штуку. И больно нравились мне мои
штуки, и больно мне приходилось за них. Лишь только отдерут меня, я сажусь
куда-нибудь в угол и думаю: что бы мне такое сделать? да так, чтобы не узнал
никто. Пройдет мимо меня почтальон и смеется:
- Что ты видишь, драная харя!
- Что ты дразнишься, пес ты экой? Почтальон щиплет меня за волосы.
- Что дерешься, подлец! - и я ударю его.
Он отойдет и говорит: вор! вор! не ходи во двор...
Я соскочу и брошу в него чем-нибудь.
- Я те, сволочь! - скажет другой почтальон, выходя из дверей.
Пройдет женщина и, со злостию направляя на меня кулаки, говорит:
- У! подкидыш!
- Молчи, чуча!
- О-ох ты, чума сибирская!.. - Плюнет на меня женщина, уйдет и скажет
тетке, что я обозвал ее скверною руганью.
Я крепко затаю злобу и начинаю выдумывать что-нибудь, и только выдумаю,
смешно мне становится. "Уж сделаю же я над вами праздник!" - думаю я. И весь
день я весел, так что тетка удивляется, что я весел.
- Над чем ты все смеешься?
- Ничего... так.
- Опять, верно, спакостил что-нибудь?
Стоит в коридоре чей-нибудь самовар. Самовар шумит. Я вытащу из него
кран и заброшу его куда-нибудь, а сам спрячусь дома. И совестно мне
становится своей глупости, а все-таки думаю: пускай!
Слышу я, что в коридоре суетятся: голосят бабы. Что-то баба запоет? -
думаю.
- Ах, наказанье божье этот парень!
- Смотри, как сел!.. Ведь восемь рублев стоит самовар-от! Ах, будь он
проклят, этот парень.
Уж это он, больше некому.
И вытащат меня, и начинают расправляться. И выходило после этого то,
что все кражи, сделанные не мной, сваливали на меня. Меня драли, мне тяжело
было жить, а дяде еще хуже, потому что он платил деньги и ему не было
проходу: вот он, ваш-то сынок, что опять наделал...
- Да будьте вы прокляты все! - скажет дядя и думает, что я страшный
разбойник и что от меня надо всячески избавиться. Он отдал меня в бурсу, на
том основании, что я принадлежал духовному сословию, хотя и родился тогда,
когда отец был почтальоном. То, что меня взяли в бурсу, ухитрился сделать
дядя, у которого много было знакомых из консисторских.
Сначала мне хорошо казалось жить с товарищами, и я вел себя очень