"Федор Михайлович Решетников. Горнозаводские люди (Рассказ полесовщика)" - читать интересную книгу автора

поди-ткось, принеси то-то - никто нейдет... Подоит она корову, принесет нам
кринку молока да каравай хлеба, две ложки деревянные, мы и начнем драку: кто
хлеб отнимает, кто ложку, кто кринку к себе волокет... Крик, и смех, и
плач... просто содом и гомор...
Летом мы весь день терлись на улице и играли с ребятами в разные игры.
На пятом году я боек был, и доставалось мне от всех. Волосы у меня были
белые, курчавые такие, лицо некрасивое, корявое, - говорят, оспа изъела. Как
это я выбегу из ворот, и зовут меня ребята: "Векша! векша! бычья голова!" На
улице мы барахтались, кувыркались, в лошади бегали. Обхватишь, бывало,
промеж ног палку и задуваешь по улице в рубашонке, только волосы трясутся, а
тебя погоняют с криком да свистом. Или возьмешь в зубы веревку за середину,
двое держат ее за концы и давай понукать тебя. Ну, и стрелешивашь (Бежишь -
Примеч. автора.) и свету божьего не видишь; бывало, и упадешь, - поплачешь
маленько и опять за старое. Я тогда бойко бегал; были парни, кои бойчее меня
бегали, ну, да те старше меня были. Бывало, пустишься бежать взапуски,
бежишь-бежишь, а как нагонит тебя кто-нибудь, собьет с ног, сядет на тебя
верхом - вези! - и везешь; другой подскочит, подплетет ноги - падешь,
начинается барахтанье... плач и смех... Кои из нас постарше были, те в бабки
играли да через голову перекувыркивались, и я этому научился. Больно мне
хотелось научиться на руках да на голове ходить. Это я видел на бульваре,
как один фокусник на голове ходил... Ну, мы, ребята, были переимчивые, нас
фокусы больно занимали, и многие из нас учились на голове ходить, да не
могли. Редкий день проходил, чтобы я не ложился на середину дороги да не
поднимал кверху ног. Поднимаешь это ноги кверху - неловко становится, а тут
еще подвернется кто-нибудь и потащит тебя за ноги; к нему другие подойдут и
тащат кто за ногу, кто за руку да кричат: "Волоки его, качай на все
стороны!" С этими парнями я научился кукишки показывать, глаза косить да
делать глаза красными, через заплоты лазить, с крыш скакать да в трубу с
вышки пролезать на крышу. Бывало, вылезешь это из трубы весь черный, как
дьявол, и соскочишь с крыши, а потом и побежишь умываться из лужи или на
реку. Придешь домой; как увидит мать черную рубаху - и давай полысать вицами
из веника. Я и в бабки играл. Бабок у нас было богатство, потому, значит, мы
их сами промышляли. Пойдешь куда-нибудь на неделе да где сору больше и
перероешь место - нет ли бабок. Нашел гнездо, и слава те господи. У меня не
много было бабок, потому, значит, играть я не умел: не мог в гнезда
попадать. А другие по лукошку имели. Поставят это гнезд восемь или
пятнадцать и давай кидать за черту бабки. Если бабка падет сакой - на брюхо,
значит, тону первому в бить, а пала бокой - тему после бить. Вот набросаем
мы бабки и давай спорить: ту бабку, коя сакой пала, бокой делаем, а боку -
сакой, ну, и барахтаемся да ругаемся. Я любил слепым бить. Так и норовлю,
чтобы моя бабка пала между чертой и гнездами. Ну, как падет, зажмурят мне
глаза, я кину бабку - и переброшу через кон... Побегу, схвачу с кона гнездо,
сшарабошу ногой все гнезда я марш наутек... Меня догоняют, колотят. Пробовал
я и налитками бить - бабками со свинцом - все плохо попадал, бросал и
кобыльи бабки - большие - и тут мимо, а все-таки уносил домой пару гнезд, -
воровал, значит. Не нравилось я не, как дразнили меня наши ребята. Как
завидят они меня и кричат: "Векщица! векщица! бычья голова! шаршавая
собака!.." Я бежал к ним и хотел ударить кого-нибудь, а они подходили ко
мне, протягивали руки и уськали, как собаку: "Векщица, Векщица! усь! усь!" Я
хотел поймать их всех и заодно прибить, а они бежали и опять дразнили... Я