"Мэри Рено. Маска Аполлона " - читать интересную книгу автора

Глаза у меня горели. От страха горе стало еще сильнее. Я же вот-вот
сорву постановку... Спонсор останется без приза; Кройс без венка; отцу
никогда больше не дадут роли; мы нищенствовать будем ради куска хлеба... А
после спектакля мне придется встретить эту ужасную Гекубу, без маски. Из
закрытых глаз брызнули слезы, из носа потекло. Я только надеялся, что умру,
или земля разверзнется, или скена загорится, прежде чем зарыдаю в голос.
Руки, легко скользившие по моим ранам, мягко подняли меня. Теперь я был
в объятиях Гекубы, и надо мной склонилась морщинистая маска со скорбным
ртом. Флейта, которая тихо плакала во время монолога, теперь застонала
громче. И под этот звук царица Гекуба прошептала мне в ухо: "Уймись,
поросенок. Ты же мертвый."
Мне сразу полегчало. Я вспомнил все, чему меня учили; нам надо было
работать... Когда он клал меня обратно, я безжизненно висел у него в руках;
а он, отмывая меня и заворачивая в саван, ловко вытер мне нос. Мы довели
сцену до конца.

Лишь муки мне богами суждены,
И Илион их ненавистью избран.
Вот наших жертв успех... Но если б бог
Не приравнял гордыни нашей праху,
В безвестности б остались мы... И плач
Не разгласил бы в мире нашей славы...

Когда статисты уносили меня, в царском погребальном убранстве, я вдруг
подумал с удивлением, что это мы разглашаем их славу. Я был в ответе перед
Астианаксом, как и любой другой. Его тень следила за мной из-под земли,
надеясь, что я его не подведу. Какой же груз был на мне только что! Я
чувствовал, что постарел на целую жизнь.
Отец все это время стоял за сценой и все видел. Когда меня сгрузили со
щита, он подбежал и спросил, что там на меня нашло. Если бы это была мать, я
бы наверно разревелся; но тут сразу же ответил: "Папа, я же ни издал ни
звука!"
Вскоре появился Кройс, сдвигая маску на голову. Он был тонкий, как бог
на монете; один сплошной профиль, разве что лысый. Когда он направился к
нам, я спрятался за отцовские юбки, но он подошел и выволок меня за волосы.
Я ежился от страха и стыда; весь в кровавой краске и в соплях - зрелище
отвратное, как вы можете себе представить. Он улыбнулся желтыми зубами, и я
изумился, что он вовсе не сердится.
- Ну, ты устроил! - сказал он. - Я уж думал, мы пропали... - Он скорчил
рожу, как комедийная маска раба. - Артемидор, твой мальчишка очень
эмоционален, но не забывает, для чего он на сцене. Как тебя зовут?
- Нико, - сказал я.
- Никерат, - поправил отец. До того я редко слышал свое полное имя, и
почувствовал, что оно меня как-то меняет.
- Хорошая примета, - сказал Кройс. - Кто знает? Все может быть.

Пока женщины причитали над погребальными носилками отца, мне
припомнился добрый десяток подобных разговоров. Отец всегда устраивал меня
статистом, если только мог. Снаружи наступило затишье; там пришел Фантий,
масочник, выразить соболезнования, и принес надгробную урну, расписанную на