"Мэри Рено. Персидский мальчик " - читать интересную книгу автора

напоминал царскую тюрьму. Рабов кастрировали у одной из них, под навесом.
Меня опоили слабительным и не кормили; считалось, что так я легче перенесу
оскопление. Затем меня втолкнули в холод и пустоту, дав сперва рассмотреть
низкий столик с разложенными на нем ножами и специальную раму с торчащими в
разные стороны палками, к которым привязывались ноги мальчиков. На раме я
увидел зловещие темные потеки и грязные кожаные ремни... Только тогда я
бросился к сандалиям торговца и вцепился в них с отчаянным плачем, умоляя о
пощаде. Жалости в этих людях было не больше, чем в крестьянах, собирающихся
холостить бычка. Они не сказали ни слова утешения; привязывая меня ремнями,
они обсуждали какие-то базарные слухи, а затем приступили к делу, и я не
слышал уже ничего, только боль и собственные крики.
Говорят, женщины забывают о муках деторождения. Что ж, их направляют
руки самой природы. Но ничья рука не сжала мою, дабы облегчить боль -
сплошную боль меж почерневшим небом и землей. Ее я буду помнить до самой
смерти.
Там была старая рабыня, кутавшая мои сильно гноившиеся раны. Работала
она умело и быстро, чистыми руками, ибо мальчики считались достоянием
хозяина и, как она призналась однажды, ее прогнали бы, потеряй она хоть
одного. Рабыня сказала, что со мной все в порядке, "чистая работа", и позже
добавила, глупо хихикая, что я смогу неплохо зарабатывать. Слов этих я тогда
не понял; знал только, что она смеялась, пока я корчился от муки.
Как только я поправился, меня продали с торгов. Снова я стоял
обнаженный, на сей раз на виду у глазевшей толпы. С помоста виднелся яркий
краешек дворцовых стен, где, как обещал мне отец, я должен был в свое время
предстать под царские очи.
Купил меня торговец драгоценными каменьями; хоть и не сам он, а жена
его выбрала меня, указав красным кончиком пальца из-за опущенных занавесей
носилок. Мой хозяин медлил, упрашивая дать новую цену: предложение
разочаровало его. От боли и тоски я исхудал, сбросив, вне сомнения, вместе с
весом большую часть своей красоты. Перед торгами меня буквально набивали
едой, но мое тело неизменно извергало ее обратно, словно бы презрев саму
жизнь. Тогда меня решили поскорей сбыть с рук, а жене ювелира хотелось иметь
при себе хорошенького пажа, дабы возвыситься над наложницами, и для этой
цели я был достаточно пригож. Еще у нее была обезьянка с зеленоватым мехом.
Я очень привязался к этому животному; моей обязанностью было кормить
его. Когда я входил, обезьянка бросалась ко мне в объятия, норовя крепко
вцепиться в мою шею крошечными черными ручонками. Впрочем, вскоре зверек
прискучил госпоже и его продали.
Я все еще был слишком мал и привычно жил сегодняшним днем. Но когда
продали обезьянку, я с трепетом заглянул в будущее. Мне никогда уже не
бывать свободным человеком, меня так и будут всю жизнь продавать и покупать,
как эту обезьянку, и еще - я никогда не стану мужчиной. Ночами эти мысли не
давали мне уснуть. А утром казалось, что, лишившись мужского естества, я в
одночасье состарился. Госпожа заметила, что я чахну, и повелела кормить меня
так, что вскоре начались рези в животе. Но она вовсе не была жестока со мной
и никогда не била, не считая тех случаев, когда я нечаянно ломал что-то
ценное.
Пока я лежал, приходя в себя, у торговца, на престол воссел новый царь.
Прямая линия Оха оборва-лась, так что отныне в царских жилах текла
разбавленная кровь каких-то боковых ветвей. Так или иначе, люди хорошо