"Алексей Ремизов. Мартын Задека (собрание произведений в жанре снов)" - читать интересную книгу авторалипкую простыню: какая жалкая, твоя, теперь погасшая, грудь! И невольно ищу
в судорожно-скорченных пальцах - в этих глазах немых мои волшебные сказки. "Наташа, что с тобой такое сделалось?" "Съели все конфеты, не осталось ни одной!" - вырвался чей-то голос, словно ничего-то вообще не значит, все безразлично: Богородица ли - мать со стрелою в сердце у креста... все равно. И вижу стоит Блок. И вспоминаю: да это стихи Блока я хотел переписать из старого альбома. Из дела о Ефремовском пушкаре Стеньке Корагове, 11 ноября 1648: "...сказывала де ему, Степанку, бобылка его Агафьица сон, как он Степанка, переставит избу свою и сени у ней сделает, и ему, Степанку, быть на царстве. А он, Степанко, тому бесовскому мечтанию поверил, и избу свою переставил". Помета: "Государь сей отписки слушав, указал бить того мужика батоги: не верь в сон". Из грамоты ц. и в. к. Алексея Михайловича в. Р. в Ефремов воеводе Я. Т. Хитрово: "у Приказные избы бить батоги нещадно, чтоб на того смотря, иным таким неповадно было в сон верить". Мой цветок Такого цветка ни у кого нет. И всякий день, бывало, полью и любуюсь. Да вот все дела, навалились заботы, не успеваю. Я не забыл о своем цветке, а уж сколько прошло, и за все это время ни разу не взглянул на него. И теперь мне очень стыдно: не политый и откуда-то трава пошла. И я решил: пересажу, выпалывать корням больно. Я взялся за стебель и приподнял. И мне показалось, в комках из под корней что-то блеснуло. Я нагнулся проверить: или это стеклышко? И в ужасе оцепенел: не стебель держал я, а скользкую змею. А когда я очнулся, вижу не змеиная пасть, а кротко смотрит на меня золотая рыбья голова. И расщепив красное зубчатое перо, не успел я за карман схватиться, как рыба прошла через меня и я бултыхнулся в теплый пруд и остеблел кувшинкой. У голых Попал я к голым. В бане тоже голые и на пляже нагишем ходят, а тут "голое общежитие". И только на мне одежда. "Не очень-то ловко этим естественным щеголям", подумал я, глядя на тельное однообразие вывихов и одутлое. "Было б неловко, если б мы вдруг да оделись!" сказал один из гнутых, подслушав мою мысль. "А разве так зазорно в платье?" "Отвычка и шерстит: до грехопадения никаких покровов не знали и портных не звали". "А какой самый большой грех по вашему?" |
|
|