"Алексей Ремизов. Мартын Задека (собрание произведений в жанре снов)" - читать интересную книгу автора И я узнаю в нем автора "Матерьялы по истории русского сектантства", том
сверх тысячи и примечания. Угомонясь, он подал мне польскую газету: "Литературное обозрение". "О Кондратии Селиванове*, непревзойденном богоборце, а вот о вас небогоборческое!" Он ткнул пальцем в мелкий текст. ______________ * Селиванов Кондратий Иванович (ум. 1832) - крестьянин Орловской губернии, основатель секты скопцов. Упоминаемое здесь "непревзойденное богоборчество" связано с его идеями, зафиксированными в книге "Страды" (род автобиографии, записанной учениками). "Кондратий Селиванов, сам имевший на себе три печати (трижды оскопившийся - "без всякого остатка"), предлагает людям всемирное оскопление - звери и птицы пускай себе топчутся. И уж, само собой, после такой операции место Вседержителя Творца опрастывается - делать Ему больше нечего: человек не плодится и не множится, а главное и не нуждается, и не надо никаких соловьев, ни майских, ни осенних - при перелете птиц - искушений; у оскопленного человека свой независимый мир: дар пророчества и дар восторга" (Ремизов А. Иверень. С. 278-279). И сразу мне бросилось в глаза, что всюду напечатано вместо Ремизов - Емизов. "А буква "р" пропала, сказал он, не взыщите". И я замечаю, что по мере чтения отпадают и другие буквы. В моем "Ремизов" нет ни "м", ни "и". И остается один "зов". "Кого же мне звать, думаю, и на каком языке?" И тут мальчик - песья мордочка, фурча завернул меня в скатерть с меткой Я тихонько окликал и уселся на "воз". И еду. Спокойно и тепло: телега-то оказалась с наВОЗом. В клетке Есть у меня еще обезьянья зеленая курма, тоже из драпировки, летняя. И отвалился рыжий кусок, висит, а на хвост не похоже. Вглядываюсь - да это письмо воздушной почтой, а подвел к самым глазам и вижу, никакое письмо, а самая настоящая клетка - канарейки с чижиками в таких скачут. "Живая с Марса!" говорит кто-то, лица не видно, как в трубе ветер, грубо с подвоем. Не переспрашивая, добровольно влез я в клетку, закрыл за собой дверцы и не могу решить, куда лететь: вверх - разорвет, а вниз - раздавит. Тонкая жилистая рука протянула мне белую бобровую колбасу, фунтов двадцать, длинная, как рука, а называется "баскол". "Лети, говорит, не бойся, в Баскол". И я полетел. 25 сантимов Я начинаю пальцами сдирать с себя кожу: слой за слоем и совсем не больно. Но где-то, до чего, казалось мне, не добраться, глубоко жжет. И я спрашиваю: "Что это - совесть?" |
|
|