"Владимир Рекшан. Кайф (Нева, N 3/1998)" - читать интересную книгу автора

Арсентьев и подруга его белокурая - словно клуха и петух, а яркий
галстук Арсентьева только подчеркивает сходство.
В зале битком. Несколько киношных софитов стоят возле сцены, а на сцене
мрачноватые поляки из группы обеспечения Скальдов раскручивают провода. Сдаю
трешницы кайфовальщиков Арсентьеву в фонд Клуба. Разглядываю мрачноватых
поляков и ту аппаратуру, что они подключают. Аппаратура что надо - Динаккорд
и клавиши Хаммонд-орган. Появляются братья Зелинские с сотоварищами. Такие
веселые. Они опять в России на гастролях. И, полтыщи кайфовальщиков в зале
становятся все веселее. А в спецкомнате поляков веселили на трешницы
кайфовальщиков.
Скальды выходят на сцену играть на Динаккорде, а зал орет им, а старший
Зелинский пилит на Хаммонд-органе, а младший - на трубе или скрипке. И
сотоварищи пилят на басе и барабанах. А когда Скальды на прощание играют
Бледнее бледного из Прокл Харум, в зале начинается чума. Или холера.
Какая-то эпидемия с летальным исходом в перспективе.
- Ну, полный отлет! - кричит Летающий сустав, а рыжие Лемеговы
ухмыляются нервно.
Эпидемия продолжается и когда Скальды уходят со сцены в ту комнату, где
их поджидает Арсентьев и Белокурая с парочкой приближенных
добровольцев-официантов из рок-н-ролльщиков.
Мрачноватые поляки сворачивают Динаккорд и Хаммонд. Мы только хмыкнули.
Пока кайфовальщики чумеют в зале и на ночной лужайке возле школы,
Аргонавты вытаскивают свои самопальные матрацно-полосатые колонки, а я
думаю, что и это, пожалуй, сгодится для бандитско-музыкального налета.
Играют Аргонавты, - нормально играют и нормально поют, и лучше всего
поют на три голоса из Бич Бойз, но это так - вчерашний день. А сегодняшний
день - это мы, Санкт-черт-возьми!-Петербург, думаю я, чувствуя, как
привычный озноб пробегает по телу, и это значит - выступление получится.
И оно получается. Рвем Аргонавтам все провода. В зале то же самое.
Только в квадрате. Или в кубе.
Далее Зелинский на четвереньках выбирается на сцену и джемует по
клавишам, а перед ним пляшут ленинградские мулаты Лолик и Толик до тех пор,
пока Зелинский не падает в оркестровую яму. Веселая жизнь! Кайф!..
Хранится у меня пара затертых фотографий той ночи июня 1971 года.
Косматый молодой человек в белых одеждах бежит по сцене с гитарой. Лица не
видно почти. Тут же Серега, Володя, Мишка - дорогие моей памяти товарищи,
объединенные порывом настоящего драйва, музыкального движения, гонки. И по
мгновению, вырванному фотографом, можно восстановить вкус времени, как по
глотку воды - вкус реки; а вкус тех лет - терпкий, с горчинкой
противостояния, через которое входящее поколение больших городов пыталось,
путаясь в чащобах, осознать себя. Да и не все вышли из чащи к ясным
горизонтам, но ведь начинались те самые семидесятые, о которых теперь
сказано миром скорбно и зло. И не хочу я героизировать или романтизировать
наше стихийное, противостояние тому, о чем теперь сказано миром скорбно и
зло, но лишь предположить, что молодости, может быть, дан дар предчувствия
больший, чем опыту... Да, опыта у нас не было совсем...
Параллельно с концертами Арсентьева еще проходили не централизованные
новой властью выступления, и тут стоит вспомнить двухдневный шабаш в Тярлево
в большом деревянном клубе, на сцене которого Санкт-Петербург набрал-таки
еще очков сомнительной популярности в компании с другими популярными тогда