"Александр Рекемчук. Пир в Одессе после холеры" - читать интересную книгу автора

прапорщиков".
Между прочим, в последующие дни Валентин Петрович дал согласие стать
одним из секретарей правления Московской писательской организации (видно,
новый разговор провели с ним более настойчивые люди, нежели я), и он им
стал, его избрали в числе других, и когда на секретариат вызвали мятежного
барда Александра Галича, чтобы исключить его из Союза писателей, четверо
секретарей проголосовали против исключения - Агния Барто, Валентин Катаев,
Алексей Арбузов и я, - но его все равно исключили.
Потом уже, выдавленный "за бугор", он не раз перечислял эти четыре
фамилии.
Другие подробности этого громкого дела, даст бог, я еще поведаю: о том,
что Галич, улетая на чужбину, сказал своей приятельнице, киноактрисе Марине
Фигнер, и о том, как она приходила ко мне, чтобы передать эти его слова, и о
том, как я был этим польщен и испуган.
Расскажу обо всем. Если успею.
Ведь и мне теперь осталось пятнадцать минут.

На разных языках

Между тем, симпозиум в Одессе шел своим чередом. Его тема "Литература
для масс и литература для избранных" в различных статьях и отчетах
варьировалась: "... для немногих", "... для элиты".
Я был бы рад сказать, что это не меняло сути. По-видимому, сама
формулировка исходила от наших финских коллег, а их волновали отнюдь не
нюансы.
Финны приехали в Одессу со своими тревогами по поводу засилья на
книжном рынке западного мира, к которому относилась и Финляндия,
суррогатного массового чтива самого дурного пошиба - криминального,
эротического, фантастического - буквально сметающего с прилавков не только
серьезную современную литературу, но и классику.
По их мнению, это грозило человеческой культуре одичанием.
Жестко обозначила эту проблему в своем выступлении Марья-Леена Миккола.
Двадцатипятилетняя яркая блондинка, будто бы сошедшая живьем с этикетки
финского плавленого сырка "Виола", ценимого у нас как закуска, еще в Москве
привлекла к себе внимание писателей - и Трифонова, и Гинзбурга, и
Оклянского, а тут еще добавились ценители женской красоты из Киева и Одессы.
Всех интриговало ее имя, как бы составленное из русской деревенской Марьи и
русской же городской Лены. Иным слышался в этом сочетании отзвук имени такой
же белокурой богини Мэрилин Монро, оставившей недавно в безутешности сонмы
поклонников. Третьих умиляло, как близка ее фамилия хохлацкому Мыколе. А
может быть, возбуждали интерес и совсем другие качества.
Все расспрашивали, не участвовала ли она в конкурсе на титул "мисс
Финляндия", вообще выясняли - мисс она или миссис (по-фински "нейти" или
"роува"), будто имели намерение жениться, на что получали суровый ответ, что
миссис, что роува, что уже, слава богу, замужем.
В меньшей мере дознавались, что она пишет. Но от консультантов
Иностранной комиссии было известно, что Миккола - прозаик, у нее есть книги,
сочиняет тексты для политических варьете. Наиболее осведомленные уверяли,
что эта финская Мэрилин - коммунистка, другие же остерегающе добавляли:
маоистка.