"Александр Рекемчук. Молодо-зелено" - читать интересную книгу автора

печки) - у него другие функции. Он ест картошку и наблюдает, что делается на
дороге впереди и позади угольника. Ведь по этой же самой дороге, с утра до
вечера, взад и вперед, ездят автомашины. С угольником им никак не
разъехаться. И вот, завидев машину, напарник бросает ложку, соскакивает на
ходу с угольника и вынимает из буквы А поперечную распорку. Ноги буквы А
сами собой складываются, и встречная или же попутная машина проезжает мимо.
Тогда распорка опять вставляется между ног, и угольник движется дальше,
выполняя производственное задание.
Надо заметить, что эта работа - вынимать и вставлять распорку - весьма
хлопотливая. И тоже нервная работа. Но люди, работающие на угольнике,
относятся к своему делу спокойно. С шоферами не лаются. Возможно, в отделе
кадров специально подбирают для этой работы спокойных людей, у которых нервы
в порядке.
Что же касается шоферов, то они отвека не яадят с персоналом угольника,
выскакивают из кабин, машут руками, тычут в нос персоналу часы. И напрасно.
Ведь это именно для них, для шоферов, для их удобства и высокого
километража, ездит угольник от Курьи до Джегора и обратно и шлифует дорогу.
- А ну, давай! Освободи проезд!.. Водитель самосвала с грозным видом,
будто прокурор, наблюдал, как напарник тракториста вынимает распорку, как он
хлопочет, как он старается сделать все побыстрее.
- Раскорячился тут!.. - прикрикнул сердитый водитель. И сел к рулю.
Поехали.
Но через десять минут езды самосвал снова встал посреди дороги. Но на
этот раз на дороге - ни спереди, ни сзади - не было видно угольника, не было
видно никаких посторонних причин. И водитель уже не ругался.
Он подошел к заднему скату, пнул в него сапогом, поскреб затылок и
полез в кабину - за домкратом. Вид у него был по-прежнему сердитый, но уж не
столько сердитый, сколько огорченный.
- Давай помогу, - предложил Николай, вылезая следом из машины.
- Иди ты, знаешь куда... - буркнул в ответ шофер.
Он приладил домкрат и навалился на рукоять всем телом. Чуть вздыбился
кузов.
Было уже совсем темно. Все какие есть звезды уже высыпали в небо. Из-за
леса взошла луна и опоясалась светящимся кругом. Тяжелел мороз. Накалялся до
белого каления. Он пек лицо. И хотя стояло безветрие, стужа пронизывала
насквозь, пробирала до костей. Кости становились ленивыми, неповоротливыми,
кровь в жилах - густой и сонливой.
Бывает мороз человеческий: его человек терпеть может, и он даже не во
вред человеку, скорее он даже для человека полезен. Но это уже был
нечеловеческий мороз - зверский, что ли.
А водитель самосвала елозил коленями по снегу у заднего ската, голыми
руками отвинчивал гайки и складывал их в строгом порядке на снег.
- Давай помогу, - предложил Николай Бабушкин.
- Иди ты, фнаешь фуда... - шевельнул озябшим ртом водитель.
Но, очевидно, ему уже было невмоготу. Рукам его было уже невмоготу. Он
принес из кабины кипу нечесаной пакли, плеснул на нее бензинчиком и зажег -
прямо на снегу. Тотчас же вокруг огня потемнело, запузырилось, потекло. А
водитель сунул руки в пламя, пограбастал заиндевевшими пальцами и снова
ухватился за жгучий металл колеса. Свинтил еще одну гайку - и руки в
пламя...