"Записки фотомодели - стразы вместо слез" - читать интересную книгу автора (Бон Полина)

Глава пятнадцатая

– Покажи мне любовь! – кричит режиссер. – Дай мне ощущение переполняющего тебя счастья! Дай мне сияние в глазах!

На съемочной площадке установлена декорация из стоящей у стены широкой кровати с кованым черным изголовьем. Над кроватью висит голова оленя с блестящими черными глазами. Кажется, меня будут снимать для того, чтобы вмонтировать в клип какой-то модной группы. Впрочем, это неважно… Со временем к тому, что будет происходить с тобой на съемочной площадке или в фотостудии, начинаешь относиться с меньшим интересом, чем к походу в туалет. Просто приходишь и снимаешь штаны. И ждешь, что тебе скажут.

На этот раз на мне маленькие шелковые трусики в темную полоску, корсет и смешная шапочка с черной вуалеткой. Лежа на скользящем лиловом белье, я выгибаю спину в воображаемом акте любви, совершаемом с невидимым партнером. Мое тело извивается в лиловых волнах простыней и покрывал, как фантастический живой гидрант, прокачивающий сотни тысяч баррелей любви, которая стремится наружу и вот-вот разорвет меня изнутри.

Чтобы создать определенное настроение у меня и у всей съемочной группы, в павильоне включена музыка, и до меня доносятся слова, которые выплевывает невидимый исполнитель:

Люди – такими – чужими – сталииии… …налили – сердце – стальюююю…

– Сядь на кровати! – орет режиссер. – Раздвинь ноги! Шире! Шире!

Движущаяся камера, как конечность огромного инопланетного монстра, приближается ко мне, чтобы взять крупный план. На площадке я становлюсь механизмом, который подчиняется чужим командам. Киборг с мягкой бархатистой кожей, предназначенный для того, чтобы создавать иллюзии любви, нежности, успеха, счастья, страха… Всего, что заставляет людей отдавать свои деньги за новый CD, красивое платье, плитку шоколада или бриллиантовое колье.

Голые ноги скользят на лиловом шелке в томительном напряженном танце. Перекатываясь на спину, я вижу застывшие над кроватью черные глаза мертвого оленя, который испуганно наблюдает за происходящим в этом причудливом мире, где по чьей-то прихоти оказалась его голова.

Моя голова тоже далеко отсюда…

Накануне я была на вечеринке по случаю чьего-то дня рождения или чьей-то смерти: в мире диснейленда они мало чем отличаются. Это просто способ борьбы со скукой и ожирением, наравне с фитнесом и шопингом. Одни и те же лица, всеми силами пытающиеся доказать себе и окружающим, что они свои на этом празднике жизни. Если бы моя мама была моложе, ей бы все это очень понравилось.

Обмен поцелуями. Обмен взглядами. Обмен дежурными фразами. Обмен шутками. Обмен завистью, ненавистью и лучезарными улыбками. Пользуясь сведениями, полученными от Виктории, и своим личным опытом, могу сказать, что по ширине и яркости улыбки здесь можно почти безошибочно определить, как у кого идут дела. Чем шире и статичней оскал, тем хуже дела у его обладателя… Самые развитые мышцы лица и самый громкий смех у брошенных содержанок, чей возраст подошел к критическому, и у средней руки государственных чиновников, находящихся под подпиской о невыезде.

Виктория сегодня просто ослепляет всех своей улыбкой, которая блестит, как решетка «мерседеса».

– Какие планы на выходные? – спрашивает Виктория, потягивая коктейль.

– Не знаю… Саша уезжает по делам… Наверно, буду просто спать и ходить по дому в одном носке, – улыбаюсь я. – Ужасно устала: пять съемок за две недели и еще больше кастингов…

– А полетели в Канны! – предлагает Виктория. – У меня друзья собираются. Да ты их знаешь, как-то раз с Сашей ужинали… Может быть, помнишь, толстый Миша, владелец казино, и Леня-киношник. Отдохнем, на солнце погреемся, – продолжает соблазнять Виктория.

– А что там будет? – вяло интересуюсь я.

– Ну вообще-то там фестиваль, – ослепляет улыбкой-вспышкой Виктория. – Все там будут. Так что присоединяйся…

Подогнув коленки на диване, я грустно улыбаюсь ей в ответ, выражая сожаление, что не смогу поехать.

– Нет, наверно, вряд ли получится. Ну правда, устала, совсем сил нет…

На этом разговор о поездке заканчивается. И наше общение переключается в обычный режим: мы хаотично перебрасываемся словами, сплетнями и шутками. Я называю это застольным бильярдом, когда каждый пытается попасть в лузу и не очень расстраивается, если его слово, отскочив от всех бортов, откатывается в дальний угол.

Через несколько часов я оказываюсь совершенно одна в огромной и пустой квартире. Телефон молчит весь вечер. Я сама набираю номер Саши, но он не берет трубку. В ожидании звонка я сижу, загипнотизированная телевизором. Пока наконец в ночи телефон не прерывает мой полусон. Голос Виктории в трубке нежно вползает в мое ухо:

– Детка, ты же все равно ничего не делаешь в выходные?

– По-прежнему ничего, – устало отвечаю я.

– Мне кажется, что для нас есть работа. Все там же, в Каннах. – Не услышав возражений с моей стороны, Виктория продолжает: – На русской вечеринке в рамках фестиваля нужно будет вручать разным выдающимся людям дипломы и цветы. Что скажешь? Платят неплохо. Всех моделей расселяют на отдельной вилле. – Виктория добавляет еще несколько украшений к своему предложению, как кондитер, венчающий торт обтекающей сиропом коктейльной вишенкой, будто сделанной из красного янтаря.

Я слушаю ее, не прекращая переключать телевизор с канала на канал. В конце концов я соглашаюсь и иду спать, чтобы утром успеть собрать вещи и не опоздать в аэропорт.


На набережной Круазетт в Каннах пахнет соленой влагой, разогретым асфальтом и терпкими ароматами, текущими с кухонь бесчисленных кафе и ресторанов. Оставив свой скромный багаж на вилле, где расквартированы приглашенные на вечеринку модели, я беру такси и в одиночку отправляюсь бродить по лабиринтам узеньких улочек, уходящих вверх, и переулков, пустеющих ближе к полудню и открывающих ставни и двери забегаловок и магазинов к вечеру. Я поднимаюсь по стертым ступеням каменных лестниц, выхожу к высоким бордюрам автомобильных дорог и снова спускаюсь по мощеным тротуарам к набережной, в сквер, где потрепанные жизнью мужчины играют в петанк и в перерывах угощаются выпивкой у пожилого хозяина уличного кафе. Мне нравятся такие молчаливые одинокие прогулки без цели и без опасения опоздать куда-то. Так, в тонких сандаликах на босу ногу и коротеньком летнем бежевом платьице отBurberry, я брожу до вечера, глядя на чужую жизнь сквозь темные стекла очков. Мои нервы щекочет мысль о том, что можно затеряться в этих улочках и кривых переулках, смешаться с людьми и, забыв обо всем, ПРОСТО ЖИТЬ. Ходить пешком за булками в кафе через дорогу, пить кофе, курить сигареты, работать продавцом в каком-нибудь магазине, торгующем готовой едой, и заниматься ни к чему не обязывающим сексом с каким-нибудь немолодым жизнелюбивым рантье. Греться на солнце. Жить в квартире с запахом пыли и старого дерева. Трепать волнистые локоны цвета золотистого французского багета на голове у маленького озорного мальчишки, кричать ему вслед: «Жан, не задерживайся после школы!» и, улыбаясь, мурлыкать его отцу: «…C’est vraiment ton portrait…»[1]

Из мира фантазий меня выдергивает звонок мобильного телефона. Это, конечно, Виктория.

– Детка, мы тебя потеряли… – Ее голос напоминает мне сейчас фразу из какой-то дешевой театральной постановки, где молодые актеры все время переигрывают. Да здравствует диснейленд! Узнав, где я, она сообщает мне программу сегодняшнего вечера. – Подходи к дворцу фестивалей. Мы заберем тебя оттуда и поедем кататься на яхте.

Когда я забираюсь в «мерседес»-кабриолет, за рулем которого сидит Лёня – человек с лицом сытого кота, сделавший деньги на кино и казино, – я задаю удивленный вопрос: а где Виктория?

Рядом с Лёней на переднем сиденье сидит узкобедрая и плоская девочка-блондинка не старше двадцати лет с длинными распущенными волосами. Еще один пассажир, бритый почти под ноль, с лицом острым и опасным, как финский нож, и колючими глазами, развалился на заднем сиденье. Присутствия Виктории не наблюдается.

– По дороге она решила переодеться, – жмурится Лёня. – Сказала, что позже подъедет с кем-то из девочек.

Дверца машины захлопывается за мной. И на секунду у меня появляется ощущение, что все это со мной когда-то уже было. Но я гоню его прочь. Второй раз оно настигает меня уже на яхте, отплывающей от причала, так и не дождавшись Викторию, которая говорит мне по телефону, что у нее появились срочные дела, и что ей дико жаль, и что она желает нам хорошо провести время… Пока Виктория говорит мне все это, а я боковым зрением наблюдаю жилистую фигуру коротко стриженного приятеля Лёни, дежавю возникает снова. Но тут я слышу где-то за спиной смех и, обернувшись, вижу, что мне навстречу идет молодая обнимающаяся пара, которая так и просится на глянцевые страницы какого-нибудь модного издания о прекрасной жизни диснейленда. Она – изящная маленькая пантера с пепельными прямыми волосами и глазами-изумрудами. Он – молодой баловень судьбы с проработанным прессом и наверняка с золотой кредитной карточкой в кармашке маечкиLacosteили в кармане белых брюк отLouis Vuitton. Несмотря на все это, они так естественны и искренни, что мои тревоги улетают и я делаю несколько шагов навстречу, чтобы познакомиться с ними.

Даша и Рома, влюбленная пара, тоже приехали на русскую вечеринку в Канны и напросились на морскую прогулку, которую устраивал Лёня. Кроме них и нашей компании на яхте еще пять гостей: самодовольный мужик средних лет, какой-то длинный плотный жеребец с сальной гривой и три модели, приехавшие с ними. Мы мило общаемся втроем с Дашей и Ромой, пока наверху не начинается суета с разливанием напитков, приготовлением коктейлей, раскладыванием закусок и Лёня, на правах хозяина, не созывает всех наверх…

Наливая водки «Absolut» в широкий стакан, бритый Лёнин друг осклабляется узкой тонкой улыбкой:

– А вот и мой кузнечик прискакал!

Острые темные глаза нацелены на меня. От неожиданности у меня начинается приступ нервного смеха.

– Может, и кузнечик, но не твой, – стараюсь я попасть в тон его шутки. Но, по всей видимости, мне это плохо удается… Два темных, как отверстия пистолетного дула, глаза, пошарив по мне, обращаются в сторону Лёни:

– А она еще и говорить умеет! Не обломанная еще малышка.

Лёня, обучающий блондинку готовить «Кровавую Мэри», улыбается щелочками глаз и тонкой полоской губ, сквозь которую видны редкие зубы.

– Прекрати смущать девушку, грубиян!

Отправившись за бокалом вина, я оставляю влюбленную парочку – Дашу и Рому – наедине с Лёниным приятелем-шутником. Проходя мимо, я замечаю, как Рома, стоящий позади Даши, крепче прижимает ее к себе и нежно целует в затылок, стараясь не смотреть в глаза-стволы, принадлежащие коротко стриженному.

Но вскоре «веселье» приобретает более организованный характер. И морская прогулка быстро набирает обороты, превращаясь в морскую пьянку. Кошачье лицо Лёни становится красным и воспаленным, кинжальное лицо его приятеля, наоборот, – все более бледным и холодным, а глаза остекленевшими. Очень скоро я начинаю понимать, что эти двое уходили вместе с палубы не для того, чтобы вдвоем пописать или отсосать друг у друга. Но моих догадок и не требуется. Лёня предлагает всем собравшимся «попробовать первого». И, склоняя на разные лады слова «снежок», «кокс», «белый», боґльшая часть компании перемещается за барную стойку, где Лёня, изгибаясь и пританцовывая, формирует белые дорожки.

Я стараюсь выглядеть как можно более пьяной и под предлогом того, что меня тошнит, вежливо отказываюсь от угощения.

Спасибо, ребята. Мне хватает того набора таблеток, которые я поглощаю каждый день вместо еды.

Я была бы рада пойти в каюту и уснуть. Но вряд ли это удачная мысль. Когда рядом с тобой находятся пять человек, испытывающих на себе весь спектр ощущений от всасывающегося в кровь кокаина, разумней не закрывать глаза и не поворачиваться к ним спиной.


Два черных дула-глаза внимательно исследуют меня, словно живую мишень.

– Кузнеееечииик, – осклабляется коротко стриженный. – А поскакали в постельку?

Самое умное, что я могу сделать, – это «включить дурочку».

– Да я пока спать не хочу…

– А кто предлагает спать? – игриво переспрашивает коротко стриженный. Глаза его при этом остаются такими же черными и стеклянными, как глаза оленя, висящего на стене. – Отсосешь у меня. А после я покажу тебе капитанский мостик.

Есть ситуации, в которых «дурочка» не работает.

– А не пойти ли тебе подрочить прямо на палубе?

Синеватая кожа на лице стриженого мгновенно натягивается. Двумя пальцами он хватает меня за шею и пригибает голову к столу.

– Ах ты сучка кусючая! – Его голос похож на звук ножа, который затачивают об камень. – Совсем нюх потеряла? Слушай сюда. Ты тут передо мной целку из себя не строй. Если я предлагаю – мне не отказывают. Так что давай: встала и пошла в каюту мыть рот!

Скажи ему еще что-нибудь, говорю я сама себе, понимая, что определение «кузнечик» сейчас подходит ко мне как нельзя лучше… Глупый маленький кузнечик попался…

Мои мысли прерывает голос Лёни, который раздается откуда-то сверху:

– Ты чего, Семен! Ты зачем девушку обижаешь? Ну-ка убери свои лапищи…

Пальцы на моей шее расслабляются. И стриженый резко встает и уходит, оставив меня вдвоем с Лёней.

– Не расстраивайся. – Лёня садится рядом, держа в одной руке бокал виски, а в другой вонючую сигару. – Мы немножечко перебрали. У Семы иногда сносит крышу.

– Да, я уже поняла. – На меня вдруг наваливается невероятная усталость, накопившаяся за весь день. Внутри меня все еще продолжает трясти от ярости и унижения. Но голова и ноги уже становятся тяжелыми и болезненными, как при высокой температуре. Леня протягивает мне свой бокал, и я делаю несколько глотков холодной, пахнущей землей жидкости.

– Вообще Сема хороший парень, но ему не хватает воспитания, – произносит Лёня, выпуская изо рта облако влажного, пахнущего прелым подгузником дыма. – Знаешь что? Пошли в мою каюту, там тебя никто не тронет. – Лёня встает и протягивает мне свободную руку. – Пойдем. Там все есть – и еда, и выпивка. Можно просто посмотреть фильм вдвоем.

В каюте, больше похожей на двухкомнатный номер люкс дорогого отеля, Лёня наливает мне бокал виски и усаживает на белый кожаный диван. Оставив меня одну, он включает спокойную музыку, льющуюся из невидимых динамиков, наливает себе очередную порцию виски, бросив в стакан звонкие кубики льда, и включает воду в душе. Монотонный шум воды и спокойные волны джаза усыпляют меня на какое-то время. Я просто теряю ощущение времени и пространства. И прихожу в себя только тогда, когда вижу над собой расплывшуюся от удовольствия кошачью морду Лёни, который шарит у меня под платьем.

Секунду или две я просто неподвижно лежу с широко открытыми глазами, пытаясь понять, сплю я или нет.

– Раздевайся и пойдем спать, – мурлычет Лёня.

Моего вялого соображения и медленно возвращающихся сил хватает на то, чтобы сесть на диване и залепить ладонью в жмурящееся рыло.

Животная реакция Лёни срабатывает мгновенно: с размаху он бьет меня по лицу, попадая по уху и щеке. Моя голова тонет в звенящей глухоте. Но я все-таки вскакиваю на ноги и бешено ору ему в лицо, так чтобы перекричать звон в ушах и собственный страх:

– Ты – покойник. Или я тебя сама ночью прикончу, или это сделает Саша, когда узнает!

Я разворачиваюсь, чтобы выбежать из каюты, но он догоняет меня и хватает за предплечье, до боли впиваясь пальцами в тело.

Он уже не жмурится. Его лицо превращается в морду взбешенного кота, с вздыбленной шерстью, сверкающими глазами и оскаленной пастью.

Он шипит мне в ухо:

– Ну что ты дергаешься! Как девочка. Сама согласилась ехать развлекаться, так не выпендривайся. Ты меня возбуждаешь! Ты понимаешь это? То, что ты брыкаешься, меня еще больше заводит! – Внезапно злое шипение прекращается. И Лёня снова начинает мурлыкать: – Ну пошли. Что тебе стоит… Просто дружеский перепихончик.

Невидимый фотограф в моей голове ослепляет меня вспышками: «Дай мне отвращение! Дай мне ярость! Дай мне невозмутимость!»

– Ты знаешь, что с тобой будет, если Саша узнает, что ты пытался сделать? – Я держу в руке мобильный телефон, как распятие, которым отгоняют вампира.

С намерением провести остаток ночи без сна и с мобильным телефоном в руке я поднимаюсь наверх, где гости продолжают убивать время, накачиваясь спиртным и подергиваясь в такт музыке. Жеребец с квадратной челюстью и сальной гривой, по всей видимости, уже успел слить накопившийся запас спермы и теперь вместе с одной из трех моделей, которые приехали вместе с ним и его приятелем, танцует какой-то разухабистый танец. От производимых ими движений их самих так прет, что они прямо корчатся от смеха.

Завалившись на один из стоящих поодаль диванов с каким-то подвернувшимся под руку журналом, я стараюсь оставаться незаметной и держать в поле зрения все происходящее вокруг. Внутри меня колотятся страх и ненависть.

У барной стойки коротко стриженный курит сигарету, тщательно обтирая пепел с ее кончика о край пепельницы. Черные колючие глаза неспешно шарят в поисках мишени.

В журнале мне попадается интервью с Микки Рурком, и, чтобы успокоиться, я начинаю читать его, время от времени посматривая в сторону барной стойки, лестницы, выхода на палубу.

«…Я изменился, но внутри меня есть что-то, что не изменится никогда. Если я на секунду ослаблю хоть одну пуговицу, ад вырвется из меня наружу…»

Еще одна модель присоединяется к танцевальным конвульсиям жеребца и его подруги. Вслед за ней появляется третья девушка вместе со своим спутником – плотным обладателем бровей-домиков и волчьих ушей без мочек. Мужик облизывает свои какие-то очень аккуратные, как будто нарисованные, губы. И приветливо улыбается всей компании.

«…потому что здесь все зависит от тебя. Это не бизнес и не политика. Либо ты хороший актер, либо ты сосешь…»

Стриженый протягивает руку Даше и выходит с ней на палубу. Рома остается сидеть за стойкой, потягивая текилу с мартини и делая вид, что с интересом наблюдает за танцами моделей, изображающими групповой секс с жеребцом.

«…Когда отец Локки (чихуахуа Рурка. –Ред.) умер, я был вне себя, я был в отчаянии. Я позвонил отцу Питеру в Нью-Йорк, и он сказал: „Всех, кого ты любишь с такой силой, ты обязательно увидишь снова“. И это было как раз то…»

Я не успеваю дочитать фразу до конца, потому что какое-то движение и звук отвлекают меня. Я вижу, как с палубы вбегает Даша, улыбаясь и хлопая глазами, как кукла. Следом за ней быстро входит Сема. Когда он хватает ее за талию и тащит обратно на палубу, Даша все еще продолжает старательно улыбаться, но все происходящее уже не выглядит забавным. Поэтому я почти не удивляюсь тому, что еще через несколько минут стриженый пинками и тычками, как овцу, прогоняет Дашу со следами потекшей туши через весь салон, сопровождая свои действия громким матом.

Сидящий за барной стойкой Рома только втягивает голову в плечи, когда стриженый проходит мимо него, ногой подгоняя его дергающуюся от ударов девушку. Три модели посреди салона застывают в тупом оцепенении. Танцующий жеребец выходит из их круга и делает несколько широких шагов в сторону стриженого, пытаясь схватить его за плечо или за руку. Но стриженый уже толкает девушку на ступеньки лестницы, ведущей вниз…

Звук падающего вниз по лестнице человеческого тела в реальности мало чем отличается от звука рассыпавшейся из порвавшегося пакета картошки. Как раз в этом и есть весь ужас. Просто предмет, катящийся по ступенькам… На несколько мгновений этот звук как будто заглушает собой все остальные. И все застывают в немых позах, как будто считая в уме, за сколько секунд двадцатитрехлетняя фотомодель докатится до самого низа. Затем все мы слышим, как спустившийся по лестнице Сема молча сгребает скулящую фотомодель и тащит куда-то… После этого в салон снова вваливаются звуки лаунжа, приглушенный плеск волн и мерный гул работающей электроники.

С телефоном в трясущейся руке я сижу на диване. Журнал с интервью Микки Рурка валяется у моих ног. Я пытаюсь набрать номер, но мои пальцы нажимают совсем не те цифры, которые мне нужны… Внезапно телефон звонит.