"Анри де Ренье. Грешница " - читать интересную книгу автора

выступал, так что в обществе его ценили не только за его талант флейтиста,
но и за приветливую внешность и умение придавать приятность разговору.
Если мсье де Ла Пэжоди старался не касаться религии и вероучения, то он
не возбранял себе говорить о предметах любовных, каковые он умел излагать то
осторожно и изысканно, то дерзко и весело. Впрочем, ему было известно, что в
этих вопросах люди всего снисходительнее, и он не замедлил убедиться, что
эксским дамам такого рода речи отнюдь не противны. Увлекательность беседы
мсье де Ла Пэжоди была одной из причин их благосклонного к нему отношения, о
котором свидетельствовал целый ряд несомненных признаков. Поэтому в скором
времени легкомысленный рассказчик перестал ограничиваться словами. Не в его
привычках было слишком долго довольствоваться отшельнической жизнью, и ему
было мало созерцать в женском теле только то, что разрешает показывать мода.
Мсье Де Ла Пэжоди, как я уже сказал, был сластолюбив, но его сластолюбие
простиралось далее красоты пейзажей и роскошеств стола. Конечно, привольные
обличья природы радовали его не меньше, чем предлагаемые ею яства, но всем
иным он предпочитал раздвоенный хом красивой груди и душистый плод
влюбленных губ и охотно сменял деревянную флейту на более естественный
инструмент, игра на котором также насчитывает своих невежд и искусников, к
каковым он причислял и себя.
Эта уверенность в своих достоинствах была у мсье де Ла Пэжоди настолько
искренней, что ему не терпелось их обнаружить, тем более что он не
усматривал в этом ничего противного тому благоразумному поведению, которого
он решил придерживаться. Любовные дела никогда никому не ставились серьезно
в вину, и снисхождение обеспечено тем, кто ими занят. Из всех страстей
любовь - наиболее терпимая, ибо никто не избегает ее владычества и каждый
очищается в ней грехом другого. К тому же, что может быть благонамереннее,
чем предаваться любви, и есть ли на земе занятие более безобидное? Таково
было, во всяком случае, мнение мсье де Ла Пэжоди, и, по-видимому, в те
времена эксские дамы всецело его разделяли.
Первой, которая дала понять мсье де Ла Пэжоди, что она смотрит на это
так же, как и он, была мадам де Листома, жена советника апелляционной
палаты. Мадам де Листома была маленькая женщина, такая же черноволосая,
такая же живая, такая же сговорчивая, как и мсье де Ла Пэжоди, и они
поладили так быстро и так основательно, что сами расхохотались, очутившись
друг у друга в объятиях, в такой позе и в таком небрежном виде, что у них не
могло оставаться сомнений в обоюдности их соглашения. Эта первая
неожиданность показалась им настолько приятной, что они сочли за благо на
ней не останавливаться, тем более что мсье де Ла Пэжоди после Авиньона
пользовался вынужденным отдыхом, превосходные последствия которого мадам де
Листома имела полную возможность оценить, как знаток.
Одобрение мадам де Листома, которого она отнюдь не скрывала, привело к
утверждению за мсье де Ла Пэжоди соблазнительной славы, причем мадам де
Листома заявляла, что таковая им более чем заслужена и что он способен ее
поддержать, к чему мсье де Ла Пэжоди и стремился, продолжая себя выказывать
достойным самого себя и превосходящим многих. Легко понять, что этого
диплома было достаточно для того, чтобы разжечь любопытство, так что мсье де
Ла Пэжоди и в этом отношении возбудил такой же интерес, как тот, который он
вызвал по приезде в Экс своим талантом флейтиста. Явилось желание
удостовериться в столь лестно аттестованной виртуозности. И мадам де Листома
недолго удерживала в своих цепях ветреного мсье де Ла Пэжоди. Мадам де