"Свен Регенер. Берлинский блюз " - читать интересную книгу автора

заря и шли к тюрьме, чтобы отнести своим испорченным отпрыскам домашнюю еду
и/или героин, и тут он вспомнил, что он хотел сказать.
- А теперь послушай меня, мама, - возобновил он свою контратаку, -
вопрос заключается в следующем: зачем...
- Да что ты там бормочешь, у тебя что-то есть во рту?
- ЯЗЫК! - саркастично выкрикнул в ответ господин Леман, хочешь
отчетливой речи, мама, подумал он со злостью, так получай. - ТАК ЛУЧШЕ?
- Да не кричи ты так, я не глухая. Я всего лишь прошу тебя говорить
отчетливо и хотя бы ничего не есть, пока мы говорим, это уже совсем
неприлично.
- Мама, не сбивай меня, - произнес господин Леман, нарочито отчетливо
выговаривая слова, что было нелегко, учитывая его обезвоженное состояние.
Обезвоживание, подумал он, и еще нехватка электролитов - вот две важнейшие
причины похмелья. - Зачем ты встаешь в семь часов, ответь мне на вопрос. Ты
домохозяйка, кроме того, сегодня воскресенье, мама, тебе весь день нечего
делать, по крайней мере ничего такого, чего нельзя сделать позднее семи
часов, и зачем же, позволь спросить, зачем же, черт возьми, ты встаешь в
семь часов утра только для того, чтобы терроризировать меня своими
телефонными звонками, основное содержание которых состоит в том, чтобы
сообщить мне, что ты уже три часа как проснулась? Зачем, мама, зачем?
- Ну как же... - прозвучало с другого конца провода слегка
обескураженно, но вполне уверенно, - почему бы и нет?
Вот это, подумал господин Леман, это примечательно. Она упорная
женщина, думал он, этого у нее не отнять, это одно из качеств, которым я
эксплицитно обязан ей, подумал господин Леман, он всегда считал упорство
одним из своих выдающихся качеств, воспитанным долгими и бурными годами
жизни без стабильного заработка.
- Почему бы и нет? Почему бы и нет? Потому что это неприлично. -
Господин Леман прибегнул к крайнему средству. - Если ты... - господин Леман
с облегчением заметил, что благодаря адреналину и самообладанию к нему
вернулось его привычное красноречие, - если ты сама говоришь, мама, что
неприлично разговаривать с набитым ртом, даже если человек и не напрашивался
на разговор, а был разбужен бесконечными звонками, причем, позволь заметить,
ото сна, заслуженного трудом в поте лица своего, - если ты говоришь, что это
неприлично, то почему же тогда, боже мой, ты считаешь нормальным будить
человека, который работает по ночам, который всю ночь вкалывает, чтобы
заработать на кусок хлеба, если можно так выразиться, тупо будить его
тридцатью телефонными звонками, хотя любому понятно, что человека либо нет
дома, либо он спит, - почему ты считаешь, что это прилично? Не говоря уже о
том, что если на мой вопрос, почему ты встаешь в семь часов, ты запросто
отвечаешь "почему бы и нет?", то и я могу спросить, что тебя удивляет в том,
что я сплю в десять часов, причем на вопрос, почему я сплю, можно с таким же
успехом ответить "почему бы и нет?", если это можно считать ответом, а не
совершенно недопустимой манерой отвечать вопросом на вопрос!
Да, подумал господин Леман, рано или поздно надо было это высказать.
Хотя теперь, когда он немного проснулся и смог излить в этой длинной речи
свое раздражение, теперь он даже немного пожалел о том, что сделал матери
такой суровый выговор. Он не был уверен, что поступил правильно, вообще-то
недостойно так разговаривать с матерью, думал он, в принципе каждый человек
любит свою мать - она ведь подарила ему жизнь, думал господин Леман, это