"Феликс Разумовский. Сердце Льва - 2" - читать интересную книгу автора

чертову проплешину на низком берегу реки. Посередь нее огромным яйцом
угнездился черный валун-камень, на четверть поди в землю врос, а из-под него
сочилась малой струйкой влага, застаиваясь зловонной лужей и цветом
напоминая кровь человеческую.
- Матерь божья, святые угодники! - Никола Вислый встал как вкопанный и
истово себя крестом осенил. - Ты, гля, ни одной птицы вокруг, дерева сплошь
сухостйоны да кривобоки, а земля, - он низко наклонил голову и принюхался, -
будто адским огнем палена. Вишь как запеклась коростой-то.
- А воняет-то сколь мерзопакостно, - Артемий Матата тоже перекрестился,
сплюнул, - будто преставился кто.
В это время затрещали сучья под тяжелыми начальственными ботфортами и
объявился Бориска Царев.
- Чего испужались, скаредники? - успевший, видимо, не раз приложиться к
фляге, сержант раздвинул в пакостной ухмылке усы. - Сие есть волхование
лопарское, священный камень, сиречь сейд. Ходит тут у меня один колодник
карел, много чего брехал, - он хлопнул себя ладонями по ляжкам и раскатился
громогласным хохотом. - Пока не издох. Одначе мы люди государевы, - смех его
внезапно прервался, будто отрезало. - Шведа побили, что нам пакость
чухонская. Нассать.
В подтверждение своих слов сержант рыгнул и, загребая сапожищами,
двинулся через поляну к камню, на который, покачиваясь, и принялся справлять
малую нужду. Виват! - наконец он застегнул штаны, сплюнул тягуче, аккурат в
зловонную красную лужу и вдруг повалился в нее следом за своей харкотиной.
- Господи, свят, свят, свят!
Орловчане принялись как один креститься, а сержант между тем извернулся
и медленно, линялым ужом, пополз с поляны прочь, но саженей через десять
замер бессильно - вытянулся.
- Нут-ко, пособите, обчество!
Дав кругаля, Иван Худоба первым кинулся вызволять начальство - чай
живая душа, христианская. Навалились сообща, выволокли, да видно зря пупы
надрывали - не жилец был сержант. Покуда перли его, мундир свой весь кровью
изблевал и вопил дурным голосом будто кликуша. А как затих, вывалился у него
язык - распухший, багровый, похожий на шмат гнилого мяса.
- Прими, Господи, душу раба твоего грешного...
Охнув, орловчане начали креститься и внезапно будто темное что накатило
на них. Перед глазами замелькали хари бесовские, а на душе сделалось так
муторно, что изругался Артемий Матата по-черному да по-матерному и в сердцах
вогнал топор до половины острия в сосну:
- Эх, обчество. Как бы не пришлось нам из-за Бориски этого попасть в
преображенский-то приказ, дело нешутейное, сержантский преставился. А с дыбы
что хошь покажешь, и гля - обдерут кнутом до костей да на вечную каторгу.
Так жить далее я не согласный, лучше уж с кистенем на большую дорогу.
А надобно сказать, что хоть и был он видом неказист, да только первый
заводила в драке - легок на сапог, на кулак тяжел. И норовом коли надо крут,
а уж речист-то, речист. И все ругательно, по матери. Отсюда и прозвание -
Матата. В общем человек опасный, непростой - матюжник да кулачник.
- Истинно, истинно, - братья Рваные перехватили топорища половчее и, не
сговариваясь, покосились на дымок костра, разложенного в сторонке для
сугреву сержантского. - Ей богу, лесовину в сто раз завалить труднее, нежели
человека угробить...