"Феликс Разумовский. Зона бессмертного режима" - читать интересную книгу автора

его, господи, от напасти такой, сохрани и пронеси. Самого-то Глеба Ивановича
бог не уберег, положил ему однажды путь извилистый, тернистый - за колючий
орнамент. Только там старший Бродов не потерялся, выжил, остался человеком.
Хотя и понял со всей отчетливостью, что не в больших деньгах счастье.
Освободился по УДО*, вернулся домой и с тех пор ни-ни, на золотые горы не
зарился. Занялся хозяйством, слился с землей, летом, ближе к осени,
подавался в тайгу - за панцуем, за корнем жизни женьшенем, говорят,
рожденным от удара молнии**. И ведь везло же ему чертовски, ни разу не
возвращался без добычи. Причем не без какого-нибудь там панцуя-танзаны - в
руки ему шли сипие и упие, а однажды он нашел шестилистный липие***. Вот
было шуму-то, гаму. И денег...
______________
* Условно-досрочное освобождение.
** Существует древняя легенда о том, что женьшень растет у родников,
возникших в результате удара молнии.
*** Традицирнно различают несколько сортов женьшеня. Самый дешевый,
"почанцза", имеет один лист, "альт-аза" - два, двадцатилетний корень имеет
три листа и называется "панцуй-танзана", четырехлистный - "сипие". У
шестидесятилетнего, или "панцуй-упие", - пять листов, столетний шестилистный
женьшень называется "панцуй-липие", его находка вызывает настоящую сенсацию.

Графинчик между тем потихонечку пустел, брусничная аква вита летела
птицей под оленину, неспешно текла, согревала душу, по-родственному
сердечная негромкая беседа. Потом все захотели песен и затянули ладно,
хором, с подголосками: "Ох ты горе мое горе, злая мачеха Сибирь". Хорошо
пели у Бродовых, слаженно, с чувством, с душой. Правда, не долго - едва
дошли до баллады о бродяге, который Байкал переехал, как в окошко постучали.
Это по-соседски зашел на огонек знакомец Бродова-старшего, бурят Хагдаев.
Собственно, не просто знакомый - любезный друг, испытанный подельник, правая
рука. Свой человек в доску.
- Здравствуйте, однако, - ухмыльнулся он, показал прокуренные зубы и,
будучи немедленно определен за стол, шмыгнул носом дружески и добро. - Ну
что, Данилка, как дела? Как, командир, однако, живешь-можешь?
Вот так, хоть и ростом под потолок, и плечищи не про всякую дверь, а
все одно - Данилка. Даром что столько лет прошло, все одно остался
Бродов-младший для Хагдаева мальчишкой. Шустрым пареньком, трепетно
внимающим занимательнейшим байкам - о Золотой Бабе, о Чертовой скале, о
легендарной бурятской шаманке Одэгон, очень-очень сильной шаманке, однако.
Да, что-что, а рассказывать Хагдаев умел, да и темы разговоров знал не
понаслышке. Потому как сам происходил с байкальского острова Ольхон,
энергетического центра всей великой Сибири, из тамошних шаманов, и та самая
ведунья Одэгон приходилась ему дальней Родней. Все предки у Хагдаева скакали
на бубне, который по шаманским понятиям является конем, а колотушка -
кнутом, по всем трем мирам, Нижнему, Среднему и Верхнему. Они почитали
верховного бога Бурхана и врачевали людей, так что хочешь не хочешь, а
получил он в наследство неподъемное бремя сокровеннейших знаний. Однако же
держался скромно, в бубен хэсэ не бил, использовал свои волшебные
способности для нужд сугубо земных - отыскивал в трясине для
Бродова-старшего все эти "Камацу", "Като" и "Катерпиллеры". Ну а еще попутно
общался с Бродовым-младшим - своих-то детей у Хагдаева не было. Кого только