"Феликс Разумовский. Смилодон " - читать интересную книгу автора

быстротечному, оглушающему комариным писком.
Буров тоже готовился, зря времени не терял - березовым дегтем
просмолил сапоги и пропитал пятки, добыл на кухне нутряного сала, чтобы
тщательно втереть в каждую пору тела, подтянул все пуговицы и крючки,
достал перчатки и накомарник, зэкам не полагающийся. А вот насчет провизии
решил не заторачиваться - до цели, если верить шаману, три дня пути, и
двигаться разумнее налегке, за счет внутренних резервов, не отвлекаясь и
не теряя времени на набивание желудка. Да и на марше нет ничего поганей
несбалансированного питания. Хрен с ним, была бы кость, а мясо нарастет.
Еще Буров достал хлорки - от собак, засмолил от влаги спички и довел до
совершенства длинную, изготовленную из рессоры заточку. Не какой-нибудь
там ступик, которым хлеб режут, - внушительную, с упорами и кровостоками.
Свинокол еще тот, гвоздь-двухсотку рубит, как сахар. Спасибо Зырянову, не
забоялся, от души замастрячил в промзоне. Да, Зырянов, Зырянов...
Проверенный, крученый кент. Немногословный и надежный, как скала. С таким
можно и в разведку. Однако, если верить шаману, не в бега.
- Сам загнешься и Ваську угробишь, - только-то и буркнул тот, когда
Зырянов намылился с Буровым. - Терпи, однако, парень. Через год и восемь
месяцев законно уйдешь, по УДО. Терпи, однако... - Помолчал, сплюнул,
посмотрел в задумчивости на розовую харкотину. - А я сдохну скоро.
Дух-хранитель сказал. Сегодня ночью приходил, во сне. Каркал шибко, к себе
звал...
Ну что тут скажешь. Посмотрел Зырянов на шамана, тяжело вздохнул да и
отдал свои лучшие, из настоящей байки, портянки Бурову.
- На, брат, владей. И мотай потуже.
А смердящий паровоз зоновского бытия все катился по своим кривым
рельсам. По утрам у вахты лагеря происходила обрыдлая, долгомотная суета:
начальнички конвоев получали зэков для конвоирования на место работ.
Проводили пересчет, сверялись с лагерным нарядчиком, кричали грозно,
повелительно, во всю силу прокуренных легких:
- Внимание! В пути следования не растягиваться, не разговаривать, шаг
влево, шаг вправо - считаю побег, оружие применяю без предупреждения. Марш!
Им вторили охранные, натасканные вцепляться в глотку овчарки, -
исходя пеной, слюной и бешеной ненавистью. Лучшие друзья человека, такую
мать. Из ворот шеренгами понуро выходили зэки, пятерками, вразвалочку, с
интервалом в метр. Щурились на ласковое солнышко, сплевывали на траву, с
руганью рыгали, трудно переваривая утреннюю бронебойку. Еще один день...
Насрать, что ясный, благоухающий хвоей и цветами. Все одно - как в песок.
Впустую, коту под хвост, мимо жизни. Когда еще с чистой совестью-то на
свободу...
И было такое же светлое, но не радостное утро, когда зэков погнали на
дальнюю деляну, проводить подчистку - штабелевать разделанные хлысты.
Буров шел легко, дышал полной грудью и мысленно, незаметно улыбаясь,
прощался с лагерем. Все - хана, амба, аллес. В зону, как бы там ни было,
он уже не вернется. Хватит, достало. Лучше уж калибр пять сорок пять и
собачьи клыки, чем это прозябание, называемое жизнью. В которой только
вонь, педерасты и подполковник Каратаев. В нее он больше не вернется. По
крайней мере живым.
Тявкали, оскаливая пасти, собаки, загребали сапогами конвоиры, тукал
дробно, добывая харчи, дятел-стукач. Шли зэки. Наконец - вот она, деляна,