"Алексей Разин. Изяслав-Скиталец (Рассказ) [И]" - читать интересную книгу автора

Киеве, после меня брат Всеволод, после него твой старший сын Мстислав, там
мой старший Глеб... Как тут иначе можно? Тут и один день старшинства много
значит. Одним днем раньше родится, а когда по Божию изволению придет
очередь, может сесть в Киеве и на двадцать лет пересидеть брата, который
только днем позже родился.
— Все это верно и ясно как день, — сказал медленно боярин Тукы. —
Только у меня в списке выходит маленькое затруднение. После покойного
Владимира Ярославича остался сын Ростислав; он среди всех внуков Ярослава
— старший, и после сыновей первым должен бы сесть в Киеве. Как с ним быть?
Останется он в списке или не останется?
— Экая ты упрямая голова! — заметил Изяслав. — Тридцать раз мы об
этом толковали, а ты все за свое! Сидел ли его отец на княжеской волости
сам по себе или не сидел? Нет, никогда! Ну и не годится, запомни, что если
он триста лет проживет, а в очередь не попадет. Значит, изгой. Так и пиши
против его имени, что изгой, стало быть, ни он, ни его дети, ни внуки, ни
правнуки никогда в Киеве не сядут, а что дяди дадут, тем и будут довольны.
— Это я не раз от тебя слышал, — сказал боярин, принимаясь за перо, —
только все не при князьях; а если они согласны, то я так и напишу: изгой.
Святослав и Всеволод изъявили свое согласие, и точный, неторопливый
боярин своею рукою против имени князя Ростислава написал: по приговору
князей Изяслава, Святослава и Всеволода — изгой.
— Ну, а теперь как с сыном покойного князя смоленского Вячеслава
Ярославича, Борисом? — продолжал невозмутимый боярин. — Отец его князем
был наравне с другими братьями, от отца Ярослава получил волость.
Князья переглянулись и задумались. Каждый стоял за себя и за своих
детей; каждому хотелось, чтобы наследников, кроме его сыновей, было как
можно меньше, но в то же время всякий мог бояться, что он умрет, не
дождавшись своей очереди быть киевским князем, и на такой случай надо было
позаботиться об участи детей.
— И с этим вопросом не в первый раз пристает ко мне мой старый друг,
боярин Тукы, — продолжал князь Изяслав. — Он все хочет, чтобы было ясно
поставлено и укреплено. А по-моему, это один пустой разговор. Когда еще
дойдет очередь до Бориса? И прежде всего я, слава Создателю, жив. После
меня черед брату Святославу, там пойдет Всеволод. Если его переживет мой
старший сын Мстислав, то его будет очередь; после его смерти старшим
останется Глеб Святославич; после него мой Ярополк, за ним Роман
Святославич, за ним Давид Святославич, потом опять мой сын Ростислав,
дальше пойдет Василий Мономах, Владимир Всеволодович, а там уж Борис
Вячеславич, если за ним признать право на киевский стол. Так, мне кажется,
не рано ли об этом рассуждать?
— Нимало не рано, — возразил неумолимый Тукы. — У меня в списке еще
два таких же князя, сыновья покойного князя смоленского Игоря Ярославича,
Давид и Даниил. Они растут у нас в Киеве, князь Изяслав их кормит и поит.
Подрастут, спросят или отцовских волостей, или чего-нибудь да спросят.
Человек так уж устроен, что он чего-нибудь себе спрашивает...
Святослав Черниговский стал говорить, что сироты — такие же князья и
несправедливо было бы отнимать у них отцовское наследие. Но киевский
Изяслав заспорил против наследия, против отчины:
— Пойми ты, брат, что наследие, отчина, волость у нас одна — Русская
земля, а в ней стольный град Киев, а все остальное дается князьям только