"Лев Разгон. Непридуманное" - читать интересную книгу автора

Приехал в Москву Маршак, жил он в санатории "Узкое", и я с утра поехал к
нему обсуждать план изданий научно-популярных книг для детей. Самуил
Яковлевич был человеком обстоятельным и неторопящимся. Свои
размышления о темах познавательных книг он перебивал воспоминаниями
о Горьком, читал стихи Пушкина и свои собственные, кормил меня обедом,
и кончилось это тем, что ему надо было уезжать в город, а обсуждение плана
мы так и не закончили.
- Едемте со мной,-- решительно сказал Маршак. - Дома у меня еще
немного посидим и закончим.
Уже в городе я хотел спросить Самуила Яковлевича, в какой гостинице он
остановился, но увидел, что машина подъезжает к хорошо мне знакомому дому на
Новинском. И тогда я догадался, где остановился Маршак. Ведь его сын женился
на дочери Сперанского и мы сейчас будем в хорошо знакомой мне квартире
Алексея Дмитриевича.
В квартире было тихо, не было слышно громкого хозяйского голоса, и я
понял, что мне повезло: Сперанского нет дома.
В его кабинете расположился Маршак, он сразу же начал извлекать из
своего огромного портфеля книги, рукописи, листки бумаги, исписанные его
замечательно разборчивым почерком. И мы уже почти заканчивали наши дела,
когда открылась дверь и вошел Алексей Дмитриевич.
- А, Лева, здравствуй! - приветствовал он меня так, как будто мы
вчера с ним виделись. Потом он поострил насчет "Узкого", спросил меня, видел
ли я только вышедшую книгу Блока, и ушел. И в глаза мне посмотрел, и, как
всегда, похохатывал, и острил, и не было на его некрасивом и выразительном
лице ни тени смущения.
И я подумал, что я скажу Шуре Вишневскому, когда он - как почти
ежедневно - вечером придет на Гранатный. Но Шура в этот вечер не пришел,
а других вечеров для разговора с ним не оказалось.
И тут мне, очевидно, надо рассказать о Вишневском. Об этом человеке уже
созданы устные и письменные рассказы, написано множество воспоминаний и
вышла даже целая одоподобная книга Наталии Петровны Кончаловской. Но в
период моей короткой, но жаркой дружбы с ним он не был ни академиком, ни
генерал-полковником, ни депутатом, и не красовалось на нем еще ни одного
ордена, и не было еще создано о нем ни одной легенды. Даже чаще его звали
Шурой, нежели Александром Александровичем. Хотя уже тогда он был
доктором наук и тем, кем, собственно, и остался: учеником своего отца и
хорошим хирургом.
Познакомились мы с ним благодаря Сперанскому. Сильно, почти смертельно
заболела Оксана. И со всегдашней своей решительностью Сперанский повыгонял
всех знаменитых кремлевских врачей и привел в дом Александра Васильевича
Вишневского. Было что-то надежное и успокаивающее в этом грузном,
немногословном докторе - так он был похож
на старого, дореволюционного, провинциального, настоящего,
универсального врача.
Он начал лечить Оксану, через несколько дней привел для продолжения
лечения своего сына - врача и после того, как Оксана быстро выздоровела,--
исчез. А Шура Вишневский - остался. И остался уже не в качестве врача, а
становившегося все ближе и ближе друга.
Ничем - ни внешне, ни внутренне - не был похож молодой Вишневский на
своего отца. Маленький, тщедушный, похожий на цыпленка, он очень страдал