"Лев Разгон. Непридуманное" - читать интересную книгу автора

сидящие глаза и маленькая щеточка усов. Да еще был у него совершенно бритый
череп. Своей "незаметностью" Иван Михайлович гордился и даже этим объяснял
то, что с 1911 года, когда он вступил в партию, и до 1917 года он, несмотря
на большую партийную работу, никогда не был арестован. И говорил:
"Революционеру не следует хвастаться тем, что он много и долго сидел в
тюрьме. Это --нехитрое дело. И - пропащие годы для партии".
В конце 1936 года пришли фотографировать Ивана Михайловича для
очередного тома МСЭ, где о нем была статья. Нас - домашних - очень
веселила перспектива увидеть "незаметное" лицо на страницах
энциклопедии. Да вот - не увидели.
Никогда не расспрашивал Ивана Михайловича о том, откуда он, где
учился, что делал. Так, из случайных разговоров узнал, что окончил он
тверскую гимназию. Учился ли он дальше - не знаю. Вероятно, был он
человеком способным. Иначе нельзя объяснить, что он превосходно знал
латынь. Не только любил читать любимые им латинские стихи, но и
свободно разговаривал по-латыни. На заседаниях Совнаркома, когда он
встречался с Винтером - таким же страстным латинистом, как он, - они
разговаривали на латинском, к немалому смущению и некоторой
растерянности окружающих. И математику хорошо знал и любил в
свободное время решать сложные математические головоломки.
В Петербурге он начал работать в районной партийной организации,
перед началом первой мировой войны включен в Русское бюро ЦК, а после
1917 года занимал в петроградской организации партии посты первой
величины. Когда было создано Севзапбюро ЦК, он стал Секретарем этого
Бюро - то есть занимал второе место после Зиновьева.
Зиновьева он очень не любил. Даже не то что просто не любил, а
презирал. Говорил, что был он труслив и жесток. Когда в 1919 году
Юденич
уже стоял под самым городом и питерская партийная организация
готовилась
к переходу в подполье, Зиновьев впал в состояние истерического страха и
требовал, чтобы его немедленно первым вывезли из Петрограда.
Впрочем, ему было чего бояться: перед этим он и приехавший в Петроград
Сталин приказали расстрелять всех офицеров, зарегистрировавшихся, согласно
приказу... А также много сотен бывших политических деятелей, адвокатов и
капиталистов, не успевших спрятаться.
А Иван Михайлович организовывал подпольные типографии. Некоторые были
столь тщательно замаскированы, что их не нашли после того, как Юденич, да и
вся гражданская война стали лишь предметом истории. А одна из таких
типографий была пущена в ход Москвиным в период, который стал для него
(как и для многих) переломным.
Когда возникла "ленинградская" или "новая" оппозиция, Москвин был одним
из тех трех крупных ленинградских партработников, которые не присоединились
к Зиновьеву и его сторонникам. Но если Лобов и Колацкий просто "не
присоединились", то Москвин, пожалуй, был самым активным в противодействии
зиновьевцам.
А это оказалось вовсе не таким уж и простым делом. Только рассказ Ивана
Михайловича дал мне представление о таком характере внутрипартийной борьбы,
какую теперь и представить себе невозможно. И о том, какую роль в этом
играло ГПУ.