"Лев Разгон. Непридуманное" - читать интересную книгу автора

Но не думаю, чтобы тем, кого гнали на Бабий Яр, было легче от того, что
их были тысячи... Двор на Кузнецком был всегда, с самого утра, полон людьми.
Мужчины, женщины, дети. Больше всего женщин. Совсем старых и совсем молодых.
И все молчат. Или разговаривают почему-то шепотом. Хотя единственный
вертухай стоит только у калитки и с наслаждением начальственной суровости
смотрит на тех, кто еще позавчера, вчера принадлежал к касте "начальников".
Теперь они другие, ах какие же они другие!
Очередь вьется по двору, огибает какое-то строение, снова вытягивается
и выходит к "финишной прямой" - к одному-единственному окошку в стене. Там,
в этом окошке, дают справки. Справки эти необыкновенно кратки. В ответ на
заикающийся, заплаканный вопрос: "Вот у меня сегодня ночью почему-то пришли
и арестовали..." (это новички, значит...) следует окрик: "Фамилия, имя,
отчество". Потом окошко захлопывается и через минуту-две снова открывается.
Ответов было всего четыре: "Арестован, под следствием"; "Следствие
продолжается"; "Следствие закончено, ждите сообщения"; "Обращайтесь в
справочную Военной коллегии".
Никаких других ответов не было. Однажды впереди меня стояла женщина, на
вопрос из окошка ответившая: "Ясенский Бруно Яковлевич". Она пыталась
спросить еще что-то, но ей крикнули: "Узнаете, все узнаете потом!". И,
действительно, это было так. Мы все узнавали. Только когда и как? Эта
женщина, как и я, как и множество других на этом дворе потом попадали в
другие здания этого проклятого квартала и могли узнать о судьбе своих
близких более приближенно к действительности.
Очередь на Кузнецком была лишь началом хождения по другим дворам, к
другим окошкам. Здесь никогда не сообщали, где, в какой тюрьме сидит
арестованный. Чтобы узнать это, надо было ездить по тюрьмам: в Бутырки,
Таганку, Лефортово, Матросскую Тишину, Новинский бульвар... И там стоять в
длинных очередях, чтобы передать деньги-- единственная разрешенная форма
передачи, которая обезличенно, без сообщения от кого, зачислялась на
"текущий счет" арестованного. В этих окошках, куда надо было подавать
заполненный бланк и деньги, или брали - и это означало, что он здесь,-- или
же отвечали:
"У нас нету!"
И тогда надо было ехать на другой конец города, в следующую тюрьму и
там пробовать передать деньги. И как счастливы бывали те, у кого эти деньги
брали! Значит, он тут, вот совсем недалеко, за этими стенами...
Нет, передачи - даже вот такие,--это огромно! Я это понимаю, я
насобачился на передачах в тюрьмах Москвы, Ставрополя, Георгиевска. Передача
протягивает какую-то нить между пропавшим родным человеком, она означает,
что он жив, что есть надежда его увидеть. И как бывает страшно, когда тебе
протягивают назад бланк и деньги и говорят: "Выбыл". Все. Куда, когда,
насколько? Они тебе это не скажут.
И на Кузнецком, 24, нет уже Екатерины Павловны, которая все узнает, все
расскажет, поможет... Теперь надо ждать. Ходить в прокуратуру и там ждать
или же сидеть дома и ждать месяцами, а то и годами, когда вдруг придет к
тебе письмо с обратным адресом: "Почтовый ящик N5..." А еще чаще ждать,
ждать и не дождаться.
Никому не сообщали о судьбе тех, кто умер от пыток в следственном
кабинете, в тюремной камере или тюремной больнице, в теплушке или на
пересылках длинного и страшного этапа. Они все канули в неизвестность, чтобы