"Ника Ракитина. Путешествие королевны" - читать интересную книгу автора

кистями и золотой росшивью. В зале горели свечи - роскошь неслыханная - и
было светло, как днем. Мимо Имрира проплывали сунцы в желтых кайнах с
вышитыми драконами, колченогие мернейские кочевники; в плотного плетения
кольчугах оружейники-харарцы, рыцари-воины из северных безмерно далеких
Лунда и Туле, хитроглазые леммиренцы и местные - в богатых, отороченных
мехами уборах, расшитых каменьями из Лучесветных гор. Хозяйка вышла
неожиданно. Музыка сорвалась, затрепетали огни, когда стража растворила
двери - и вот Верховная уже в середине зала - как когда-то в Ландейле - в
лиловом аксамитном платье, забранном, как инеем, элемирским шитьем,
подобранные, белые, как дождик, волосы взяты в сетку из лилового карианского
жемчуга и украшены цветами; длинный подол платья и зарукавья расшиты
гиацинтами... Имрир разглядел шрам на ее левой щеке и усталость опущенных
плеч... Она должна была открывать плясы... И Имрир играл. Они все играли
так, будто это последний вечер в их жизни, словно от их игры зависит,
взойдет ли назавтра солнце. Под конец едва не брызгало кровью из-под ногтей.
Слуги гасили свечи и гнали прочь подзадержавшихся музыкантов, когда
рыженький паренек-паж попросил Асбьерна следовать за ним. Паж привел их в
комнатку наверху, в которой едва помещался накрытый к ужину стол, и оставил
одних. Через мгновение драпировка на противоположной стене откинулась, и
Имрир увидел Хозяйку.
Они ели, а она мелкими глотками пила вино из кубка, согретое на решетке
очага, а потом говорила с Асбьерном. До Имрира, как ни старался он
вслушиваться, доходили лишь обрывки слов. Он понял, что эти двое не
встречались прежде и рады, что судьба свела их, потому что уважают друг
друга за то, что им было друг о друге известно. А Имрира словно и не было.
Но тут вдруг Асбьерн решительно обернулся к нему и сказал:
- Ханит! Мой друг хотел бы спросить вас кое о чем.
Блестящие темные глаза Хели обратились к юноше, и вдруг вежливое
внимание сменилось в них... Имрир, пошатываясь, встал. Не отводя глаз. И
тогда...
- Не надо рассказывать, Хозяйка. Я все помню!

Я все помню: неспетую песню, белые локоны, капли воды на загорелой
коже, шрамы. Он закрыл глаза рукой.

Он стоял на коленях в парадном зале хатанской ратуши, и зимнее солнце
грело стриженый затылок.
- Я, Имрир, законный сын Торлора барона Тинтажельского, последнего
Консула Двуречья, по праву крови должный стать правопреемником своего отца и
двадцать девятым Консулом Двуречья, ныне перед достойными свидетелями
заявляю, что...
Он механически произносил слова ритуального отречения и думал, что
поскольку так и не сделался Консулом, то слова эти не имеют законной силы и
имя его не подтверждено никем, кроме него самого, кроме внутреннего знания,
что это он. И, в общем-то, захоти слуги Предка, то найдут подставного - и
доказательства, что он - истинный. А Имрир своим поступком утверждает
обратное. Ведь не мог кровь от крови тинтажелец, не имел права - не
отомстить. И, по сути, то, что он делает - нужно даже не Хозяйке, ее власть
крепка; нужно его совести, ему самому. А если кто-то возьмется судить его -
Предок им в помощь.