"Ника Ракитина. Путешествие королевны" - читать интересную книгу автора

- Где Хель?
- Там, - Саент указал на высокие тяжелые двери, украшенные чугунным
узором. - Она больна, не ходи.
Стражники скрестили перед Мэем оружие, он с силой оттолкнул их.
- Стой!
Саент всей медвежьей тяжестью повис на Мэе, но тоже отлетел в угол. Мэй
сейчас готов был сражаться со всем светом, лишь бы очутиться у постели жены.
- Ты заразишься! Дурень! Двуречье...
- А плевал я на Двуречье!
Саент облапил Мэя, и они, тяжело дыша, несколько минут пытали силы друг
друга. Мэй уже не был тем хрупким мальчиком, которого с легкостью отшвырнул
когда-то краснорожий барон, но и Саент набрал тяжести и силы, и они были
почти равны теперь.
Испуганный стражник, боясь сказать слово, вытирал кровь, текущую из
носа.
- Леший с тобой! - выхакнул Саент. - Иди. Медведь Сирхонский...
Мэй расслабленно улыбнулся. Если Саент шутит, все не так плохо.
Свечи горели на консоли, отгороженной легонькой сунской ширмой с
гибкими ветками остожника и пышными цветами на желтой бумаге. У постели
горбилась сиделка. Заснула с лицом, полуприкрытым черными вьющимися
волосами, вышивка сползла с колен. Стараясь не потревожить, Мэй обошел ее и
склонился над Хелью, разглядел ее хрупкое личико на полосатой подушке,
осененное серым узором морны, худую руку, лежащую поверх кожаных и меховых
одеял. Хотя в покое было тепло. Мэй испытал жалость и ужас и, наклонясь,
поцеловал бьющуюся на виске жилку и старый, оставшийся с казематов
Тинтажеля, шрам.
В окно вливался голубоватый полумрак - близился рассвет.

Болезнь непостоянна, как и всякая женщина, и через недолгое время
поветрие закончилось, как началось, так и не выйдя за пределы Хатана.
Виновные в измене слуги Предка были убиты, и Храм стоял темным призраком
самому себе. Впрочем, люди, одолеваемые насущными заботами, казалось, о нем
забыли. Ждала жатва, и для ежегодных торгов были раскинуты шатры под
городом. Хель, бледная, похожая на тень, не могла оставаться в тесных
коридорах ратуши, и Мэй купил для нее светлый дом с садом на окраине
столицы, подальше от кожевенной слободы, где Хозяйка медленно
выздоравливала, избавленная от забот и волнений.
Хатан сбросил серые тенета скорби и смерти и выздоравливал вместе с
нею. На пепелищах загремели мастерки каменщиков, зазвенели пилы, золотая
стружка потекла в бурьян. Из Райгарда, Снежны, Ландейла заспешили в Хатан
плотники и каменотесы. Жизнь продолжалась.
Запах дыма от хлебных печей, свежей стружки, меда, цветные паруса на
Хатанке, довольное мычание коров, возвращающихся с пастбища; колокольчики,
звенящие в арках в окончаниях улиц - таков был Хатан этого бересня.
По обочинам дорог цвел вереск, и последние шмели пели в нем свои низкие
песни. Путник, изнемогая, брел по дороге. Его израненные ноги цеплялись за
малейшие выбоины, лицо почернело от солнца и ветра, глаза слезились, а губы
запеклись, и в нем с трудом признали бы теперь мечника Верховной и храмового
воспитанника. Но если бы кто подошел поближе и осмелился глянуть ему в
глаза, увидел бы там желтую точку, как у загнанного, но готового кинуться