"Ника Ракитина. Путешествие королевны" - читать интересную книгу автора

что она была, и в своем имени - пожалуй, больше ни в чем.
- Ты проснулся? Как ты себя чувствуешь?
- Где я?
- В ратуше. Ты не помнишь?
Женщина озабоченно положила руку ему на лоб.
- Ты был в беспамятстве три дня. А лекарь твердит, что все в порядке.
Может, ты ударился головой.
- Может... - ему было лень двигаться, и не хотелось, чтобы она убирала
руку. Хотя она оказалась старше, чем ему думалось - женщина в расцвете лет.
Она хорошо улыбалась, не только лицом - глазами. И глаза спокойные, карие -
как два лесных озера. Словно он заглядывал в них когда-то...
- Нет, не помню!
- Тише, - она зажала ему рот теплой ладонью, ладонь пахла шиповником и
немного дымом. - Отдыхай, ты скоро поправишься.
- Кто я?
Сон заволакивал, и Имрир не мог ему сопротивляться.

- Мальчишка потерял память. Милосердная!..
А может, это и к лучшему. Тогда, в господе, после его гордых и
опрометчивых слов, когда все, как при вспышке молнии, стало ясным Хели,
первой мыслью было схватиться за арбалет. Достало бы одного болта. И
решилось бы сразу все: заговорщики лишились бы знамени и не случилось
повторения кошмара. Конечно, она не справилась бы с остальными пятью, но
успела бы уйти, воспользовавшись минутой замешательства. Все просто. Одна
стрела - и ни набата, ни безликих, ни новой войны. Безукоризненные
доказательства. Как... смерть. Только - Хель не хотела убивать. Этот
мальчик, сын Торлора, не был для нее безликим. Он походил слишком на многих,
кого она помнила и любила: на отца, на Гэльда, на его братьев, на... Мэя. И,
может быть, таким будет, когда вырастет, ее собственный сын.
Она не могла убить. Чем бы это ни обернулось потом. Если ее слезы, и
раны, и огонь Торкилсена что-то стоили для этой земли, если имели смысл
тысячи смертей, что были и что еще случатся, если к чему-то хорошему ведет
оплаченная кровью дорога - пусть этот мальчик живет. Как бы сильно он ни
ненавидел. О, по воле какой судьбы через семнадцать лет все начинается
снова?
- Не плачь, Хель, не надо.
Двери неловко хлопнули, и они оборвали разговор. Двое стояли под
высоким витражом, изображающим Светлую Мать, жертвенный камень был украшен
цветами, среди них горела свеча. Хель (Имрир уже знал, что ее зовут Хель)
молилась, сведя руки, бургомистр и наместник Ландейла замер у нее за спиной.
Имрир испытывал к нему инстинктивную неприязнь - к нему, закаленному воину,
уверенному в себе, могущему так небрежно положить руку на плечо жены. Хель
была женой наместника, она сказала Имриру это на второй день, когда он уже
встал и, помогая ей распутывать нитки на гобелене, нечаянно коснулся щекою
ее волос.
Он отскочил, как ошпаренный: то ли оттого, что она сказала ему про
мужа, то ли что заметила это невинное касание. Сохрани Милосердная, он не
тронул бы ее и пальцем - как кощунственно тронуть святыню, собственную мать.
Но в щекочущем прикосновении светлой пряди было и постыдное, и манящее.
Имрир облизал пересохшие губы и опустил взгляд.