"Шамиль Ракипов. Прекрасны ли зори?.." - читать интересную книгу автора

седой бородки. Жена его, Шамгольжаннан-аби,[2] вытирает руки о передник,
переводит растерянный и недоуменный взгляд с мужа на меня, опять на мужа. Я
спросил об их самочувствии. Потом сказал, что приехал издалека, с их родной
сторонушки. Они очень обрадовались неожиданному гостю. Шамгольжаннан-аби
засуетилась, стала накрывать на стол. Они торопились узнать о новостях,
которые я привез.
Меня так и подмывало тут же завести разговор о Гильфане, попросить
стариков рассказать о нем все, что они помнят. Но человек, которого привело
в чей-то дом лишь дело, - не гость. А старики почти все строго
придерживаются традиций. Поэтому, чтобы не обидеть хозяев, я до времени
помалкивал о главной цели своего приезда.
Мы пили чай, говорили о том о сем. Я рассказывал о Казани, о наших
татарских деревнях, об известных в республике людях, о своих самых
интересных поездках. И только когда Шамгольжаннан-аби уже собралась убрать
со стола, как бы невзначай заговорил о Гильфане.
Гильфан в одном из писем, хранящихся в Музее погранвойск СССР, в 1938
году писал, что наравне с матерью почитает и любит своего дядю Халиуллу и
тетушку Шамгольжаннан. По правде говоря, это письмо и надоумило меня поехать
в Донбасс.
Халиулла-бабай начал издалека.
В эти места судьба его забросила в 1910 году. Приехал он из деревни
Ямаширма, что находится в нынешнем Высокогорском районе Татарии. И вплоть до
1938 года трудился под землей. Вначале и в салазки вместо лошади впрягаться
приходилось, тащить их волоком по штреку. И уголь рубил вручную, заступом
или киркой. Потом повысили, сделали его коногоном: погонял лошадь,
впряженную в вагонетку. Особая сноровка нужна, чтобы вести эту упряжку во
тьме по узкому штреку. Человек привыкает по звукам шагов лошади, отражаемым
от стен, угадывать повороты, неожиданные завалы на пути, встречную
упряжку, - ориентируется, как летучая мышь. Это приходит не сразу к
коногону. Большой опыт необходим для этого.
Многие годы прошли с тех пор, как Халиулла-бабай спустился впервые в
шахту. Затем новые времена настали, порядки изменились. Шахта прежде
принадлежала хозяину, а теперь стала народной: нынче не на хозяина
трудились - на себя.
К этому времени Халиулла-бабай стал уже опытным шахтером. И других мог
научить многому. Вскоре он возглавил бригаду. Молодежь училась у него
шахтерскому делу. В Голубовке его уважали.
Халиулла и Шамгольжаннан уже растили шестерых детей. Но пришлось ему
найти местечко около себя и для младшей сестры с ее маленьким сыном
Гильфаном.
Халиулла-бабай сидит на разостланном на полу паласе, подобрав под себя
ноги, и неторопливо рассказывает о минувших годах. Иногда от волнения горло
ему сдавливают спазмы. Тогда он опускает глаза и умолкает на несколько
минут. Руки подрагивают, когда он) проводит ими по белой, как снег, бороде.
Вконец растревожили его сердце воспоминания. Он старается скрыть волнение,
но ему это плохо дается. Еще бы, прожить девяносто лет - не простое дело.
Правда, Халиулла-бабай еще полон сил.
Шамгольжаннан-аби хлопотала на кухне, готовя обед. Заглянув в дверь,
она сказала, что не смогла отрубить мяса. Халиулла-бабай проворно поднялся,
взял из ее рук топор и направился к погребу. Я последовал за ним. Между