"Лана Райберг. Лестница в небо или Записки провинциалки " - читать интересную книгу автора

Игрушечные человечки спешат по своим невеселым делам, и часы на древней
каланче отбивают - там, там, там, - посылая свою песнь то ли людям, то ли
Богу. А я бегу по Задунавской, потом по Соборной площади. Холодно, снег
скрипит, а я вспоминаю чьи-то теплые губы на своих.
Как давно это было, в той жизни, не со мной! Почему я вспоминаю?
Вспоминаю губы, тронутые морозом. Прозвенел трамвай.
Ах, да! Он здесь уже давно не ходит! Когда-то трамвай пробегал здесь по
искристым путям, увозя в своем теле сплющенных замерзших первокурсниц. А мы
все те же первокурсницы, и не видно впереди ничего, и только город
обволакивает, окружая со всех сторон, забирая мою тоску, переплетая ее со
своей и окутывая ею редких прохожих.
И какой-то мальчик в черном пальто оглянулся на меня, узнавая, но мне
было некогда, некогда! Я бежала в свою пустую холодную кухню, чтобы в тоске
метаться по ней, писать грустные стихи и снова хотеть к Лерке! Вздрагиваю от
неожиданного скрипа двери. Занятая своими воспоминаниями, даже не заметила,
как в комнату вошел Дэвид. Бросив неодобрительный взгляд на разбросанные на
кровати листки, он буркнул:
- Наряжайся и выходи, у меня сейчас будут гости.
Через полчаса, нарядная, как рождественная елка, с наклеенной, дрожащей
от напряжения улыбкой, я, как швейцар, торчала у входных дверей. К дому один
за другим подъезжают шикарные автомобили, из которых господа с тросточками
извлекают на свет подруг - все в узких юбках и в туфлях на высоких каблуках.
Дамы буквально душат меня в приветственных объятиях. Вначале они широко
распахивают руки, мелко семеня на каблуках, потом, отклячивая зад,
аккуратно, чтобы не повредить маникюр, смыкают руки на моей спине,
прижимаясь напудренной щекой к моей и смачно целуя воздух. Пару дамочек
промахнулись и оставили на моем лице полоски жирной помады. Писк, визг.
Мужчины, почти все, как правило, раза в два, три старше своих спутниц,
старательно слюнявили мою руку, склонясь в почтительном поклоне. Я
мужественно, как Маргарита на балу, расправлялась с потоком гостей. Во всей
этой их неестественной радости и подчеркнутой уважительности мне виделась
насмешка - я все равно была чужой.
До меня здесь уже гостило несколько девиц, и майамское общество
относилось к частой смене невест с олимпийским спокойствием, привыкнув к
сумасбродствам одного из членов своей стаи. Еще Дэвид любил эпатировать
общество костюмами - он появлялся на людях то в форме морского российского
офицера, то в рваной солдатской гимнастерке. Все это он привозил из Москвы,
и как-то признался, что заплатил за рваную гимнастерку четыреста долларов, в
то время я, как ни просила, так и не дождалась от него батона свежего хлеба
за семьдесят пять центов.
В тот вечер Дэвид был босиком, в накинутой прямо на голое тело холщовой
хламиде и поразительно напоминал вылезшего из бочки Диогена - ткань
вздыбилась на выступающем животе, открывая ниже колен худые волосатые ноги.
Общество даже не моргнуло и глазом. Меня же более всего беспокоило то, что
не приходилось рассчитывать на скорый прием пищи. (Я, как всегда, была
голодна). На кухне в огромной кастрюле варилась какая-то похлебка из овощей
и неочищенных креветок, которую переодически помешивал длиннющим черпаком
Дэвид, держа в другой руке стакан с виски. Изысканная публика с нетерпением
ждала прихода какой-то парочки, которая должна была принести макароны. Мне
было стыдно, что в доме нет макарон и что гостям не предложены никакие