"Богомил Райнов. Элегия мертвых дней" - читать интересную книгу автора

наркоман.
- И все же, отвалить тебе сто тысяч...
- А что им оставалось делать? Их люди были под наблюдением, запасы
кончились, а тут прибывает целая сумка кокаина, а взять некому...
Он даже не отдавал себе отчета, сколь рискованной была затея. Еще
меньше волновала его моральная сторона поступка. Важно было приключение само
по себе. Романтика. И великодушие, с которым он сможет финансировать запои
компании на протяжении месяца или двух. Целый букет благородных чувств -
солидарность, смелость и щедрость, - низведенных до той степени деградации,
которая повлекла за собой не слишком-то красивый поступок.
Спустя некоторое время я снова встретил его, он уже настолько
поиздержался, что стал клянчить у меня какую-то ничтожную сумму. На его
счастье, в тот день я оказался при деньгах.
- Ну что? Костя не дал тебе повторного поручения? - полюбопытствовал я.
- Костя? Ты что - не слышал? Был Костя - да весь вышел!
Антон сделал выразительный жест, щелкнув пальцами возле виска. Потом
стал рассказывать в обычном своем телеграфном стиле:
- Его вызвали в Югославию в какой-то власовский штаб. Облачили в
офицерский мундир и отправили поездом на Восточный фронт. Да только вот
Костя пустил себе пулю в лоб.
- Может, это все разговоры... - возразил я.
- Какие разговоры, когда я сам читал некролог: "Князь Константин
такой-то...".
Он назвал фамилию, которую я забыл. Мы не знали, что он был князем.
Обычно титулами козыряли главным образом безродные белогвардейцы.
- Патриот... - пробормотал я.
- Настоящий мужчина! - поправил меня Замбо. Антону претила
тривиальность суждений.
Я встречался с ним все реже и реже. Иногда до меня доходили слухи, что
его призвали в армию, что компания сменила кабак, что такой-то из нее выбыл.
После Девятого сентября я иногда сталкивался с Замбо на улице или же он сам
заявлялся ко мне в клуб. Положив руку мне на плечо, он молча вонзал в меня
взгляд своих светло-карих глаз, точно призывая вспомнить давние дни нашей
молодости. Пьяный никогда не отдает себе отчета в том, что трезвые едва ли в
состоянии подключиться к его сентиментальному трансу. Я стоял, испытывая
неловкость, пока окружающие пялились на нас, выжидая, чем это кончится -
потасовкой или поцелуями. Когда гипнотический сеанс затягивался до
неприличия, я задавал один из тупых и ничего не значащих вопросов - где ты
пропадаешь, чем занимаешься, видел ли такого-то. Антон приходил в себя и
коротко осведомлял меня, что подрабатывает на стройках, что компания почти
распалась, такой-то умер, такой-то уехал в провинцию.
Потом я вообще перестал его видеть. Через несколько лет кто-то позвонил
по телефону, известил, что Замбо умер. Я удивился. Удивился тому, что он
умер именно теперь. Я испытывал такое чувство, будто он ушел от нас очень
давно, неощутимо и незаметно, как уходят из жизни горемыки. Я не ожидал, что
он протянет так долго, потому что еще очень давно, когда видел его в
последний раз, мне показалось, что он уже у последней черты.
Я вышел из дому ранним утром и, проходя мимо квартального кабака,
увидел перед ним обычную жалкую группу ожидающих открытия завсегдатаев.
Кабак был мрачной дырой наподобие тех, в которых я сам некогда начал водить