"Богомил Райнов. Дорога в Санта-Крус" - читать интересную книгу автора

движениями задних частей, и никто не смел смеяться над ней, потому что она
вернулась не как раскаявшаяся грешница, а как победительница. Смеялись над
рогоносцем.
Этого я не мог понять. И мне никогда не пришло бы в голову так
закончить свой рассказ. И никогда мне не пришло бы в голову многое другое,
чего я не понимал. В сущности, урок, полученный мною в те времена, когда я
занимался раздачей карточек, сводился к следующему: я убедился, что не знаю
людей.
В этом я все больше убеждался по разным поводам и при разных
обстоятельствах. Так было и в случае с моим другом скульптором. С ним и еще
с одним художником мы подрабатывали, малярничая на частных квартирах. Он был
невысокий, но крепкого сложения, такой, каким должен быть настоящий
скульптор. Вся его фигура, выражение лица говорили о силе и дерзости. Больше
всех на свете он не любил полицейских. Эта нелюбовь родилась после того, как
во время одной демонстрации его арестовали и избили в участке так, что он
едва выжил.
Бывало, мы красили оконные рамы и скульптор, завидев полицейского,
начинал громко распевать "Марсельезу".
- Зачем ты нарываешься на неприятности? - спрашивал художник.
- Позволь и болгарской полиции знать французский, - вмешивался я.
Полицейский, озадаченный агрессивной интонацией песни, иногда
останавливался, поднимал голову, смотрел на нас, но ничего не предпринимал,
потому что интонация - нечто недостаточно определенное, чтобы мотивировать
ею арест.
И вот однажды, через год или два, я увидел скульптора на улице. На нем
была темно-синяя полицейская форма с золотыми капитанскими погонами и
аксельбантами, лакированные сапоги. Сначала я подумал, что обознался:
скульптор-полицейский был от меня на значительном расстоянии. Но он тоже
заметил меня и неловко улыбнулся. Я беспомощно оглянулся, охваченный глупым
желанием спрятаться, но поскольку прятаться было некуда, попятился и,
наверное, повернул бы назад, если бы не мое врожденное упрямство: "Почему я
должен возвращаться? Пускай возвращается он". Так я и прошел мимо него,
глядя куда-то поверх его головы.
А ведь он был крепкий и сильный человек, такой крепкий и сильный, что я
мог бы поспорить - сломить его невозможно, даже переехав трактором. Но вот
же, сломили. И не трактором, а мелкими посулами и... лакированными сапогами.
Этого я не понимал. Как не понимал и ту маленькую, стеснительную
девушку, которую иногда встречал на наших кружках и молодежных сходках.
Вообще-то, я не обращал на нее внимания, потому что она была не из броских,
а из тех, что обречены жить и умереть в тени. Прожила она совсем мало: ушла
в партизанский отряд и погибла в бою. А мне-то казалось, что она несмелая и
тихая, из тех, кто и муравью уступает дорогу.
Я думаю, что настоящий писательский труд начинается с того простого
открытия, что ты не знаешь людей, да и потом его сопровождает мысль: ты все
еще не знаешь их, не понял до конца. Кто думает, что знает все, не
испытывает потребности искать, а литература - это поиск, разумеется,
успешный поиск, но окажется ли он успешным, этого никто не может обещать
заранее.
Бессонными ночами и в часы одиночества все эти истории, свидетелем
которых мне довелось быть в нашем квартале, в нашем городе, всплывали в