"Богомил Райнов. Инспектор и ночь" - читать интересную книгу автора

прав: цианистый калий, воспоминание детства. Кроме того, вскрытие показало
систематическое злоупотребление спиртным.
- Это известно и без вскрытия.
- И еще одно, что, вероятно, тоже известно инспектору, для которого не
существует никаких тайн: рак легкого.
- Вот это уже что-то положительное.
- Настолько положительное, что может послужить заключительной главой
истории, - торжественно заканчивает Паганини и разваливается в кресле.
- Ну, что ж, раз ты говоришь... - смотрю я на него рассеянно.
- Не понимаю, чего тут еще думать. Человек узнал, что у него рак, и,
чтобы избавиться от болей, взял да и глотнул цианистого калия. Такие случаи
бывали.
- Но ты забываешь про вторую рюмку.
- Если она так тебя волнует, допей ее и поставь точку, вторая рюмка...
Может, перед этим к нему зашел приятель, и они выпили вдвоем.
- Человек, решивший покончить с жизнью, вряд ли станет распивать с
приятелем, - говорю я не столько Паганини, сколько самому себе.
В это мгновение судебный медик, осененный идеей-молнией, приподнимается
со стула и победоносно произносит:
- Слушай. Все ясно - приятель его был врач. Они выпили, и Маринов,
задавая исподволь вопросы, узнал страшный диагноз. Потом, когда врач ушел к
себе, больной, подавленный известием, глотнул цианистого калия.
- Ты доведешь меня до нищенской сумы с твоими версиями, - отбиваюсь я
устало. - И сядешь на мое место.
- Очень мне нужно твое холодное место, - усмехается Паганини. - Дарю
тебе эту версию. Лови.
- Ты мне покажи лучше акт вскрытия, а версию пока попридержи. Нет!
Погоди! Стой!
Осененный в свою очередь идеей, я хватаю Паганини за плечо.
- А откуда тебе, старому черту, известны все эти подробности? Уж не ты
ли тот врач, который выпивал с Мариновым?
Между тем, как говорится в протоколах, наступил конец рабочего дня. Я
покидаю кабинет, но из этого отнюдь не следует делать поспешного заключения,
что мой рабочий день закончился. Я и те, что вроде меня, исключение:
работаем все равно, что сдельно. Пока убийца гуляет на свободе, об отдыхе
нечего и думать.
Шагаю по улице под дождем, охваченный ностальгией. Ностальгией по
старому дому. Не родному, которого, кстати говоря, я не помню, а по дому
Маринова. Когда я, наконец, вхожу во двор, сумерки уже сгустились. Ветер
гнет ветки каштанов, но эти подробности пейзажа воспринимаются скорей на
слух. Тускло светится лампа над подъездом. Катя с хозяйственной сумкой в
руках чуть не сталкивается со мной в двери.
- А, товарищ начальник! - восторженно восклицает женщина-водопад,
словно мое появление у них - просто предел мечтаний. - А я вот в магазин
собралась...
- Идите, идите, не беспокойтесь. Мне надо только поговорить с вашей
племянницей. Формальность...
- И мне тоже сердце подсказывало, что вы зайдете; я ей говорю - не
уходи, может, тебя товарищ начальник будет спрашивать, очень симпатичный
человек, тот, который ведет расследование. Да где там - разве удержишь. Эти