"Эдвард Радзинский. Игры писателей: неизданный Бомарше (fb2)" - читать интересную книгу автора (Радзинский Эдвард)

ЕЩЕ ОДНА ПЬЕСА БОМАРШЕ

Первое (и последнее) представление

— Начнем! Пора! — сказал Бомарше. — Тем более что мы вполне сможем эту пьесу разыграть. Вот уж никогда не думал увидеть ее при жизни...

— Или перед смертью, — добавил Ферзен.

— Или перед смертью, — как эхо откликнулся Бомарше.

Он задумался. Граф, не скрывая нетерпения, уставился на него. Голова маркиза упала на грудь — он задремал. Бомарше расхохотался:

— Как внезапно заснул наш маркиз... Эй, маркиз! Неужто опять спите?

— Да? Ну и что? Я всегда сонлив после хорошего обеда.

— И иногда — чтобы избежать неприятных воспоминаний? Да, граф, именно после визита маркиза и родилась у меня идея этой второй пьесы. Он опять стал моим соавтором... Итак, явление первое: все те же — Бомарше и маркиз. В июне девяносто первого года ко мне явился маркиз... впрочем, тогда его следовало называть «гражданин маркиз». Освобожденный революцией из одного сумасшедшего дома, он, естественно, примкнул к безумным из другого: вступил в якобинскую секцию. И даже был назначен комиссаром...

— Это позже, позже!

— Он очень округлился... С ним прибыла юная красотка.

— Мари-Констанс... да, красотка. И она до сих пор спит со мной. Ну и что?! — выкрикнул маркиз.

Но Бомарше как будто его не слышал.

— Продемонстрировав мне прелести красотки, он отправил ее ждать на улицу, в карету. Так что в нашей сцене она не участвовала... Стоя у окна, я видел, как она прогуливалась у кареты, ловко виляя бедрами. Нетрудно было отгадать ее прошлое... Сначала я подумал, что маркиз опять явился надоедать и требовать свою рукопись»

— И безуспешно! В который раз!

— Но скандалил он только первые пять минут. Обвинения и выкрики закончились, как обычно, обильным ужином. Мой дом еще не был разрушен, так что ужин...

— Он был великолепен, признаю, — сказал маркиз.

— Во время еды маркиз сообщил мне, что мы с ним теперь, оказывается, коллеги. Ибо в театре Мольера ставилась его драма...

— Да, а другой пьесой заинтересовалась тогда «Комеди Франсэз», — вставил маркиз.

— И он верил, что издаст роман, достойный, как он выразился, репутации смельчака.

— Но исчез мой главный роман, похищенный вами! Коли вы мне его вернете, он сделает меня бессмертным. Но вы не возвращаете!

Бомарше, будто не слыша, продолжал:

— После еды маркиз, как всегда, стал благодушен, необычайно приветлив и ласков. И совершенно забыл о похищенном романе. Вот тогда, граф, он и сообщил мне о подлинной цели своего прихода: оказывается, он опять навестил меня по чужой просьбе... точнее — по просьбе все того же лица. И он сказал мне»

Маркиз тотчас начал похрапывать на стуле.

— Маркиз, это скучно, в конце концов!

— Прошло восемь лет"

— Но тогда после сытного обеда он отнюдь не дремал — напротив, говорил без умолку, сыпал словами... Фигаро, текст маркиза!

Фигаро неторопливо достал из секретера ворох исписанных страниц. И столь же степенно начал читать:

— «Мой милый Бомарше, вчера я долго гулял по Парижу. Только побывавший в тюрьме оценит эту несравненную радость — идти, куда тебе заблагорассудится. Как хорош нынче Париж! Город задыхается от свободы и революции. Вакханалия радости! Бульвар дю Тампль, бульвар Итальянцев наводнены недорогими красавицами. Вчера, охотясь на гризеток, я наблюдал постреволюционную фантасмагорию мод. Кто-то прогуливался в великолепном камзоле со шпагой и в напудренном парике, а рядом с ним — коротко стриженный, в черном фраке и в американском галстуке или простолюдин в нищенских сабо. Все смешалось... Аббаты в воскресенье сбрасывают сутаны и в сюртуках и круглых шляпах сидят на улицах в открытых кафе. Монастыри открыты для народа, и я не преминул познакомиться с двумя красотками, которым опротивело вчерашнее заточение. Всюду ставятся спектакли и открываются клубы, газеты плодятся, как кролики. Никто теперь не работает, все выступают. Сама жизнь стала сплошным театром... Кто-то, целуясь с девушкой, весело кричал при каждом поцелуе: „Аристократов на фонарь!“ И я, честно говоря, подхватил... Я, родственник принцев крови, завсегдатай философского салона герцога Ларошфуко, орал: „Аристократов на фонарь!“ Род человеческий веселится на свободе, забросив скучные занятия, как школьники в отсутствие учителя...»

— Точнее, как овцы в отсутствие пастыря. Все вокруг потопчут, изгадят, а потом сами себя и убьют, — сказал граф.

— Но тогда никому и в голову прийти не могло, что именно так и будет, — вдруг проснулся маркиз. — Кто знал, что это были только каникулы революции, и очень скоро она начнет свою настоящую работу? Выступив на митинге, бежали в оперу-буфф, или в публичный дом, или в революционный клуб, или в кафе «Прокоп», где сидели — тогда безвестные — все будущие знаменитости: Робеспьер, Дантон, Демулен... Я там впервые увидел и маленького лейтенанта с ужасными глазами и непроизносимым итальянским именем: Бу-о-на-пар-те. Он на моих глазах не мог расплатиться за обед!

— Я очень рад, что вы проснулись. Вернемся к пьесе, маркиз, — усмехнулся Бомарше. — И вы рассказали мне тогда, как, охотясь на гризеток, увидели удивительную сцену...

— Да, я увидел нашего знакомца, — сказал маркиз, — вольнолюбца герцога Орлеанского. Принц крови и символ революции ехал в карете вместе со своей любовницей мадам де Бюфон. Поэты воспевали ее маленькие ножки, а сведущие люди, которых оказалось немало, рассказывали об удивительной красоте ее зада... Описание можно найти в моей рукописи, похищенной вами.

— Не отвлекайтесь.

— Это существенно! А отвлечение — все остальное.» Короче, пока все лицезрели знаменитых любовников, на дороге возник гигантский кабриолет. Он двигался на сумасшедшей скорости и чуть было не протаранил карету с великим символом нашей революции.

Маркиз замолчал.

— Как, и это все? Все, что вы вспомнили? — засмеялся Бомарше. Маркиз, растерянно улыбнувшись, закрыл глаза и вновь издал звук,

обозначавший храп.

— Фигаро, текст маркиза! — усмехнулся Бомарше. Фигаро невозмутимо продолжил чтение:

— «Но самое интересное, дорогой Бомарше, — кто сидел на козлах вместо кучера в этом сумасшедшем кабриолете. Граф Ферзен, любовник Антуанетты!»

— Проклятье! — прошептал граф.

— «И граф Ферзен, — читал далее Фигаро, — тотчас рассыпался в тысячах извинений. Он объяснил герцогу, что собирается-де покинуть Париж и вот решил испытать на прочность купленный кабриолет, ибо наши французские кареты сделаны порой весьма легкомысленно. Но при этом он был весьма смущен. И это смущение графа Ферзена, дорогой Бомарше, естественно, заставило герцога задать самому себе несколько важных вопросов. Зачем беспечному графу, наверняка путешествующему налегке, этакий домна колесах? Его Высочество тотчас подумал о том, что пишут сейчас все газеты: король и семья хотят бежать из Парижа. Не их ли кабриолет обожатель Антуанетты испытывал на прочность?»

Бомарше с усмешкой наблюдал за выражением лица бедного Ферзена.

— «Короче, герцог послал своего человека на улицу Клиши наблюдать за домом графа», — читал Фигаро.

— Я чувствовал, чувствовал... — шептал граф.

— Вы мешаете рассказу, — сказал Бомарше. — Продолжай, Фигаро.

— «Наблюдатель расположился в окне дома напротив. И что же он увидел? Во дворе дома графа в тот самый огромный кабриолет грузили бесчисленные ящики! Грузили трое мужчин в платье лакеев. Здесь наблюдатель едва удержался от хохота, ибо этики „лакеями“ были хорошо ему знакомые граф де Мальден, шевалье де Валори и шевалье де Мустье, гвардейцы короля! Сам граф Ферзен заботливо руководил погрузкой. Потом в таинственный экипаж положили оружие... В общем, герцог готов биться об заклад Семья решила бежать, это для нее готовят карету. Хотя, зная знаменитую нерешительность короля, герцог все же немного сомневается и поэтому решил обратиться к вам...»

— «Всегда рад быть полезен Его Высочеству».

— «Ему рассказали о вашей дружбе с шевалье де Мустье».

— «Он — родственник моей покойной жены».Маркиз тотчас проснулся и спросил язвительно:

— Покойной... какой по счету?

— Первой, если вас это так интересует.

— Первой отравленной, — сказал маркиз и вновь захрапел.

— Продолжай читать, Фигаро. Маркизу по-прежнему не хочется вспоминать.

— «Чтобы действовать наверняка, герцог просит вас все разузнать у Мустье. И не только из любви к нашей революции...» Ремарка: здесь маркиз выложил увесистый кошелек, который Бомарше, как и в прошлый раз, не взял. Как выяснилось потом, маркиз утаил это от герцога и присвоил кошелек».

— Мне он был нужнее, — вздохнул маркиз.

— И это оказалось к счастью, — засмеялся Бомарше, — ибо герцог решил, что наконец-то купил Бомарше, и оттого поверил всему, что я сообщил ему при встрече на следующий день... Итак, явление второе. Семнадцатое июня тысяча семьсот девяносто первого года, восемь часов вечера. В Пале-Рояль — Бомарше и герцог Орлеанский... Фигаро, читай за герцога.

— «Удалось ли вам что-нибудь выяснить, мой милый Бомарше?»

— «Ваше Высочество, граф Ферзен сказал вам правду. Он действительно покидает Париж навсегда и вывозит все свои вещи, чтобы более не возвращаться. Для этого он и приобрел такой большой экипаж. Что же касается моего родственника шевалье де Мустье и его друзей... кто-то упорно пускал ложный слух, будто они хотят устроить бегство короля и его семьи.

Опасаясь ареста в наше неспокойное время, они решили бежать из Парижа: уехать вместе с графом под видом его слуг. Но теперь граф начал колебаться — брать ли их с собой. Он очень обеспокоен встречей с Вашим Высочеством. Ему кто-то передал, что вы не поверили его объяснению и решили, будто он хочет вывезти из Парижа королевскую семью. Зная вашу любовь к равенству и революции, граф испугался.-» Здесь я остановился и дал принцу возможность спросить.

— «Испугался чего?»

— «Что Ваше Высочество сообщит о своих подозрениях генералу Лафайету и тогда его друзья будут схвачены в пути. Он боится подвергать их опасности».

— «Низость! Он посмел подумать, что герцог Орлеанский — доносчик! В прежние времена его следовало убить на дуэли!»

— Как видите, граф, ход был безупречен, — сказал Бомарше. — Я знал, что теперь герцог должен будет молчать, как бы дело ни повернулось.

— И почему вы это сделали? — глухо спросил Ферзен. — Если все это, конечно, правда...

— Потому что в этом побеге захотел участвовать... и будет участвовать сам Бомарше!

— Вы? Вы лжете!

— Вам еще придется ответить и за эти слова... А чтобы вы не сомневались, с радостью сообщаю вам все тайные перипетии побега. Во-первых, его вместе с вами организовывал несчастный мсье Казот. И уже двадцать четвертого июня, то есть через неделю после моей беседы с герцогом, мой родственник Мустье, граф де Мальден и шевалье де Валори, переодетые в мундиры национальных гвардейцев, пробирались по галерее Тюильри, которая идет вдоль набережной, чтобы оттуда через потайной ход добраться до королевских апартаментов. Антуанетта ожидала их у входной двери и провела в свои покои, где ждал король. Он сказал им: «Вы являетесь свидетелями ужасного положения, в котором мы находимся. Уверенные в вашей преданности, мы выбрали вас, чтобы вы вызволили нас отсюда. Наша судьба в ваших руках». Естественно, гвардейцы прослезились и прочее... Вы удовлетворены, граф?

— Боже мой... — только и вымолвил Ферзен.

— Вам предстоит узнать еще много интересного. Например, то, что эти апартаменты с потайным ходом, благодаря которому гвардейцы смогли проникать в королевские покои... были предложены мной!

— Возможно, вы и есть дьявол, — сказал граф. Бомарше приятно улыбнулся.

— А теперь по порядку, — сказал он. — После разговора с маркизом у меня не было сомнений, что готовится побег Семьи. И еще... Есть странное свойство у некоторых литераторов: никогда не быть на стороне победителей. Революция мне перестала нравиться на следующий день после ее победы — библейский Хам явно торжествовал. Я увидел, что «новые» заняты делом «старых», то есть беспощадной схваткой за власть. Добавьте сюда и некоторые угрызения совести после дела с ожерельем... Впрочем, было и еще обстоятельство, — он усмехнулся. — Я ведь любил ее. Или не ее... Это странно, но шлюха и королева постепенно соединились. Мираж..

— Как интересно, — оживился маркиз.

— Короче, я решил участвовать, хотя не сомневался, что вы никогда мне этого не разрешите. Но я предполагал, что кроме вас в заговоре должен быть еще кто-то. Узнать о нем было для меня несложно. Я просто явился к своему простодушному родственнику: «Милый Мустье, я все знаю, запираться не стоит. Вы решили спасти Семью, и граф Ферзен — во главе заговора».Испуг и изумление на его лице были красноречивы. Я продолжил: «Вчера я спас всех вас и этого глупца Ферзена, который едва не погубил все дело... -Далее я рассказал Мустье о встрече с герцогом. — Как видите, я хочу и могу вам помочь. Поговорите об этом... но только не с графом... мы очень не любим друг друга... а с...» Я — человек театра, так что лицо мое правдиво изобразило мучительное страдание пожилого человека, забывшего хорошо знакомое имя. И Мустье не смог не прийти мне на помощь. «Казотом», — вырвалось у простака... Что делать, бедный шевалье был преданным, честным глупцом с невероятной силой мышц, но не ума. Щедрость природы не безгранична.

— Проклятье! — сказал граф.

— Опять банальная реплика... Итак, явление третье: Бомарше пришел к Казоту. К сожалению, и он не сможет сыграть сегодня свою роль по уважительной причине, общей для многих действующих лиц моей пьесы: отдыхает с отрубленной головой между ногами... Фигаро, текст Казота!

— «Вы должны мне сказать, Бомарше, кто выдал вам дело?»

— «Охотно: граф Аксель Ферзен... Да, дорогой Казот, все началось с его оплошности...» И далее я не без удовольствия рассказал, как догадался о побеге.

— «Ремарка: Казот закашлялся». — И Фигаро усердно изобразил кашель.

— Это был постоянный кашель — у Казота болели легкие. Только умоляю, друг мой Фигаро, не кашляй так старательно и произноси текст просто. Казоту в свое время было удивительное видение, поэтому он беседовал обыденно и печально, как человек, хорошо знающий, что очень скоро эта невеселая штука — жизнь — закончится... и для него, и для тех, о ком он так заботится.

Фигаро продолжил чтение:

— «Ремарка: откашлявшись, Казот сказал: „Бедный Ферзен хотел испытать карету и вот... такое несчастье... Впрочем, и графу тоже показалось, что герцог Орлеанский что-то заподозрил. Он даже решил его убить, и я насилу уговорил его отказаться... Благодарю вас за участие, Бомарше“.

— «Но зачем такая огромная карета? В пути она будет привлекать внимание. Это лишние трудности и опасность».

— «Здесь и я, и граф бессильны. Если бежит король Франции, вместе с ним бежит этикет! А по этикету с королевскими детьми обязана быть их воспитательница мадам де Турзель. С королем должна следовать его сестра. Королева, конечно же, решила везти с собой свой знаменитый несессер с притираниями, духами и румянами — величиной с дом. А еда... им ведь нельзя выходить из кареты. Король решил быть самоотвержен — согласился есть и пить на ход)', нанося удар этикету. Но, зная аппетит Его Величества, пришлось загрузить в карету хлеб, вино, холодную телятину и баранину, и прочее, и прочее... Короче, даже эта огромная карета с трудом все вместила. Впрочем, теперь все это уже не актуально, дорогой Бомарше...»

— «А что случилось?»

— «Вы знаете характер нашего короля и представляете, с каким великим трудом Ее Величество уговорила Его Величество бежать! И вот после того как граф все организовал, купил экипаж и так далее...»

— «Неужто король отказался?»

— «Именно, мой дорогой Бомарше. Он объявил: „Я чувствую, мы не доедем даже до первого городка, ибо знаю: судьба обрекла меня на постоянство несчастья...“ Бегство отменено, милый Бомарше».

Бомарше усмехнулся.

— «Если вы хотите водить меня за нос, давайте сразу расстанемся. Хотя вы об этом пожалеете... Бомарше — один из самых больших авантюристов. И, что важнее, — самый успешный. Я как никто могу вам помочь». Вот здесь Казот задумался и очень долго ходил по комнате-Фигаро продолжил:

— «Ремарка: долго кашляет. „Ну хорошо... Но поймите, мое участие в побеге только вспомогательное, его придумал и организовал граф. Он поклялся королеве своей честью, что все будет хорошо. Однако, учитывая известные вам обстоятельства, королю неловко беседовать с графом Ферзеном... и, щадя чувства короля, все переговоры взял на себя ваш покорный слуга. Я также должен придумать, как Семье покинуть дворец незамеченной. Но, честно говоря, здесь я в большом затруднении: все газеты только и трубят о том, что король замыслил побег. Париж пугают напоминаниями о давней традиции французских королей: в дни смут бежать из столицы, чтобы вернуться с войском и покарать смутьянов. Так что меры приняты, караулы во дворце утроены... А между тем все готово: карета куплена и снаряжена. Но как?! Проклятье! Как уйти из охраняемого дворца, ни я, ни они, ни граф -не можем решить... Послушайте, вы же признанный гений интриги. Придумайте что-нибудь!“

— «Например, пьесу „Побег из дворца“? Перед ней следует написать ремарку: „И Бомарше покатился со смеху“.

— «Не понимаю, что тут смешного?»

— «Реакция комедиографа: им все смешно... особенно когда следует плакать... Вы просите меня спасти Семью теми же словами, какими восемь лет назад некто просил ее погубить.. Хорошо, мсье Казот, я выведу их из дворца. Пьеса Бомарше „Хитроумное бегство коронованных и угнетенных“ состоится».

— «Но вы должны поклясться — таковы правила».

— «И пусть покарает меня Бог, коли я вольно или невольно выдам поверенную мне тайну!»

— «Я вам верю. Я знаю вас давно, Бомарше, и люблю. Я никогда не верил ужасным слухам о вас».

— «А если бы эти ужасные слухи были верны? Если бы вы узнали, что молодой человек отправил склочную и старую жену на тот свет? Разве вы переменили бы свое решение? Учтите, мой бедный Казот, самый бесчестный человек в Париже — это честный Бомарше. И наоборот... Излагайте обстоятельства. Только все и подробно».

— «Ремарка: кашляет... „Итак, каждый вечер во дворец является генерал Лафайет проверять королевскую чету. И личный камердинер короля -тайный шпион Лафайета — ночует в комнате короля. Рука этого прохвоста, согласно этикет·', должна быть ночью привязана к руке короля. Но мы постараемся сменить камердинера“.

— «Никогда! Лафайет должен верить, что все под контролем».

— «Дворец, как я говорил, усиленно охраняется...»

— «Ну, это не проблема — пару охранников всегда можно подкупить, особенно теперь, после революции. Я люблю повторять: жаднее богатых лишь вчерашние бедные. А как с паспортами?»

— «Очаровательная русская баронесса Корф, как и многие дамы в Париже, влюблена в графа Ферзена. Она передала ему свой паспорт и документы своих слуг. Сама баронесса уже покинула Париж, ей удалось добыть себе дубликат».

— «Хорошо, представим, что мы их вывели из дворца. А далее?»

— «Далее все обговорено... Это единственное, что я могу вам пока сказать».

— «Что ж, тогда до завтра. Завтра я сообщу вам, как их вывести. Но вы должны побеседовать с верными слугами из дворца. Нужен старый план Тюильри времен Людовика Четырнадцатого. Нужны апартаменты с потайным ходом, не обозначенным на плане, — таких, как я знаю, во дворце немало. Наши титаны любви — оба предыдущих Людовика — оборудовали многие комнаты потайными ходами, чтоб навещать бессчетно менявшихся любовниц. Обычно эти ходы выводят прямо на площадь Карузель...»

На следующий день Казот пришел ко мне и радостно поведал, что такие апартаменты действительно существуют, и не одни. О них рассказал столетний камердинер. После подробных расспросов я выбрал комнаты Людовика Четырнадцатого, где в последние годы своего царствования он жил с этой ханжой, госпожой Ментенон, и тщательно скрывал от нее походы к юным фрейлинам... Выбрав апартаменты, я рассказа;! Казоту всю придуманную мною пьесу: королева объявляет, что она в положении и ей необходимо более светлое и удобное помещение, после чего Их Величества переселяются в выбранные нами комнаты. Туда через потайной ход к ним пройдет шевалье де Мустье с товарищами. Они обсудят с королем и, главное, с королевой все детали побега. Далее — акт второй: побег из дворца. Явление первое: в день побега в десять часов вечера королева уйдет в свои комнаты будто бы укладывать детей. Она переоденет их и скажет, что начинается забавная игра в тайное путешествие. Она прекрасная актриса — я это хорошо знаю — и все сыграет безукоризненно. Потом через потайной ход она отправит детей из дворца вместе с одним из наших троих гвардейцев, думаю, с Мустье. Если случится непредвиденное, он способен уложить дюжину, это человек-бык. Мустье их проводит до улочки Лешель, она рядом с дворцом, маленькая, уединенная, там можно поставить небольшой фиакр с графом Ферзеном. Далее королева возвращается в салон и объявляет, что дети, слава Богу, заснули. Там она сидит с королем и с генералом Лафайетом вплоть до... «Когда они обычно удаляются спать?»

— «Без четверти одиннадцать».

— «Итак, к одиннадцати вечера супруги расходятся по своим спальням. И королева, переодевшись в платье служанки, через потайной ход вместе с тем же Мустье снова выходит на площадь Карузель. Под покровом темноты Мустье проводит ее к экипажу на улице Лешель».

— «А король?»

— «Вы торопитесь... Пьеса с переодеваниями продолжается: пришла очередь короля. Он отправляется ко сну, задергивает полог и дожидается, пока камердинер крепко заснет. Для этого ему лучше подмешать снотворное... Потом привязывает шнур, идущий от руки стукача — камердинера, к ножке кровати. Король у нас любит слесарничать, так что руки у него проворные. После чего Его Величество сползает за полог и через потайную дверь...»

— «Она у него как раз за пологом кровати!»

— «В этом я не сомневался — ведь это апартаменты любвеобильнейшего „Короля-солнца“… Его Величество откроет дверцу и по лестнице, по которой столько раз спускался на встречу с любовью его предок, выйдет на ту же площадь Карузель на встречу со свободой.» предварительно переодевшись в ливрею. С этой минуты он включается в мою пьесу, где госпожа де Турзель должна исполнять роль баронессы Корф, Ее Величество, обожавшая играть горничных — кстати, прелестно играла! — станет горничной баронессы, а король исполнит роль ее камердинера. Дофин и дочь становятся детьми мадам Корф, принцесса Елизавета — второй служанкой, Мустье и два других гвардейца должны играть роль курьеров или слуг, в зависимости от обстоятельств. Ибо большая карета, занавески которой должны быть опущены до самой границы Франции, будет объявляться то казной, которую сопровождают курьеры, то каретой с путешествующей русской баронессой, ее слугами и домочадцами...»

И, обратившись к Ферзену, Бомарше добавил:

— Так что это я, граф, распределил Семье новые роли. И весь план, который изложил вам тогда Казот и который вы утвердили, — это была всего лишь пьеса, придуманная Бомарше!

— Как же он смел, не посовещавшись со мной... — начал граф.

— Я упросил его не делать этого, — сказал Бомарше. — Объяснил, что у нас с вами непростые отношения. И не стоит гневаться на мертвых... тем более пытавшихся хоть как-то преуменьшить беду от вашей глупости, граф. Кстати, неужели вы тогда поверили, что весьма неискусный сочинитель Казот смог все это придумать? Как же вы не догадались, что сей хитроумный план и все эти переодевания напоминают пьесу, которую не под силу сочинить добрейшему Казоту? Здесь, граф, единственный в мире почерк — почерк Бомарше!

Он наслаждался яростью графа.

— Я ненавижу вас! Мы будем драться — и немедленно!

— Ни за что! Вдруг вы действительно меня убьете, и лучшая пьеса Бомарше не будет доиграна до конца? А ведь вас, граф, ждет удивительный финал. — Бомарше перешел на шепот: — Впрочем, мне кажется, что вы о нем давно знаете. И потому боитесь моего рассказа... Неблагородно, граф!

Ферзен замолчал. Он сидел в некоем оцепенении. А Бомарше продолжил:

— Мы встретились с Казотом через неделю, и он сообщил мне, как начали действовать мои персонажи. — Фигаро, текст мсье Казота!

— «Вы гений, мой друг Бомарше. Все идет как по маслу! Ее Величество переехала в новые апартаменты, и через потайной ход к ней уже приходили шевалье де Мустье и два других гвардейца. Они принесли костюм для короля. Его Величество очень ворчал, примеряя ливрею камердинера».

— «Когда намечен побег?»

— «Все произойдет между одиннадцатью часами и полуночью...» Ремарка: долго кашляет. Бомарше рассмеялся».

— «Не беспокойтесь, дорогой Казот, о числе я вас не спрошу. Теперь -окончательный план. Сначала один из ваших гвардейцев...»

— «Граф де Мальден».

— «Думаю, лучше мой родственник Мустье, ибо здесь понадобится сила... Он проберется в апартаменты королевы, где ему будет вручен ее тяжелейший несессер, отвезет его в особняк графа Ферзена и погрузит в главный экипаж, который последует к заставе Сен-Мартен. В нем шевалье де Валори будет ждать прибытия королевской семьи, а Мустье и Мальден в небольшом фиакре поедут ко дворцу и остановятся на улочке Лешель. После чего оба гвардейца поднимаются в апартаменты Семьи, чтобы сопровождать всех по очереди к фиакру... Да, кстати, кто будет править лошадьми в фиакре?»

— «Нанятый кучер».

— «Какая чепуха! Зачем лишний свидетель? На козлах должен сидеть сам граф Ферзен, переодетый кучером».

Бомарше обратился к Ферзену:

— Так что это я, граф, дал сыграть вам роль кучера... Аплодисменты зала! — И Бомарше галантно раскланялся перед невидимой публикой.

И продолжил играть свою пьесу:

— «Итак, дорогой Казот, граф Ферзен отвезет их к заставе Сен-Мартен, где будут ждать Валори и большой экипаж, груженный всем необходимым». Здесь он прервал мою речь... Фигаро, текст Казота.

— «И здесь, на заставе, граф должен покинуть их».

— «Покинуть? Почему?»

— «Дальше все сравнительно безопасно. По всей дороге уже расставлены отряды, которые будут их встречать и сопровождать. Экипаж будет ехать с опущенными занавесками, а солдаты должны считать, что сопровождают казну с жалованьем — обычно она и перевозится в таких огромных каретах. Отряды будут двигаться метров на двести впереди и позади, а рядом с каретой будут скакать наши три гвардейца в одежде государственных курьеров. Вот и все, что я могу вам пока сказать... о дальнейшем».

— «Вы сказали достаточно... „Отряды будут встречать и сопровождать“, „солдаты должны считать“ — я уверен, что вы излагаете мне слова графа Ферзена. Но вы не хуже меня понимаете, дорогой Казот, что „будут“ и„должны“ — весьма опасные слова в дни революции. Дисциплина давно закончилась, и революционные солдаты радостно не слушаются офицеров-аристократов. К тому же разные скорости... карета старой власти, уверяю вас, будет двигаться медленно. А еще жара — все будут много пить, и потребуется часто останавливаться, чтобы путешественники могли справить естественные надобности. Но что самое ужасное — с Семьей в карете будет ехать тысячелетний этикет: все эти несессеры, еда на серебре, госпожа де Турзель и прочие его плоды... А революция — дама весьма быстрая и подвижная. Граф Ферзен — иностранец, он не до конца понимает, что сейчас у нас происходит. Но вы-то понимаете: слишком много винтиков, которые должны дружно сработать в нынешнем хаосе. А это нереально!»

— «Что вы предлагаете?»

— «Нужен один человек, который будет рядом с Семьей на протяжении всего пути. Он должен быть и храбр, и расторопен, и достаточно сообразителен, и предан, и готов рисковать жизнью, пытаясь справиться со всеми неожиданностями, которые, уверяю вас, будут постоянно возникать в пути. Это может быть только граф Ферзен! Зачем же ему покидать их после того, как они пересядут в большую карету, когда все только начнется? Какая глупость!»

— «Он должен их покинуть. Он не может быть рядом с королевой в долгой дороге... и вы отлично знаете почему. Мы должны щадить чувства короля. Ее Величество это тоже хорошо понимает».

— Здесь ремарка, — сказал Бомарше. — «Бомарше надолго задумался. Наконец он сказал: „Хорошо, тогда у меня есть другая кандидатура“.

— «Так быстро?»

— «Я предполагал ваш ответ, Казот. Вы правы: честь дороже жизни, и король Франции не может быть смешным. Но чтобы ему не стать персонажем кровавой трагедии... короче, есть некий артиллерийский лейтенант, корсиканец, его полк стоит в Балансе. Он совершенно нищ, живет вместе с младшим братом, которому пытается дать образование, так что сам не всегда ест. Его рекомендовал мне в свое время для одной опасной истории с продажей оружия другой корсиканец — мой друг Саличетти, депутат Конвента. И операцию эту лейтенант провел блестяще... Я хочу, чтобы вы его повидали. Я за него ручаюсь».

— «Но если его полк стоит в Балансе...»

— «Я вызвал его. Он прибудет завтра в город и будет ждать вас рано утром».

— «Во сколько?»

— «В четыре».

— «Не понял...»

— «Я тоже вначале не понимал. Оказалось, он спит по три часа в сутки, так что день у него начинается в это время. С четырех утра он читает, пишет, а уже в семь у него начинаются артиллерийские стрельбы на полигоне. Он их не пропускает — считает, что наступает век пушек-»

— «Я готов с ним встретиться. Но надеюсь...»

— «Конечно, знать он ничего не будет, пока вы не решите окончательно. Только не обращайте внимания на его рост. Он щуплый, но при этом необычайной силы. Саличетти рассказывал, что в военном училище он беспощадно лупил самых сильных сверстников, которые издевались над его смешным корсиканским акцентом».

Бомарше помолчал и обратился к графу:

— Вы по-прежнему хотите меня прикончить? Или — узнать все до конца?

— Продолжайте, — сказал Ферзен. И Бомарше продолжил:

— На рассвете Казот подъехал к моему дому. Было четыре пятнадцать, и лейтенант уже ждал его ровно пятнадцать минут. Я в полудреме слушал, как они разговаривали. Явление четвертое: Казот и лейтенант... Фигаро, текст за обоих!

Фигаро начал монотонно читать:

— «Вы что же, вправду никогда не спите, лейтенант? Ремарка: лейтенант только пожал плечами и сказал:

— Вы не находите, что жизнь слишком коротка, чтобы ее просыпать? Три часа на сон — это три часа, выброшенных из жизни. Поверьте, и это — мотовство...

Ремарка: Казот заметил книгу в руках лейтенанта.

— Что вы читаете?

— Кодекс Юстиниана. Я не читаю — учу наизусть.

— Зачем?

— Это мне пригодится.

— Вы хотите... издавать законы?

— Скорее, управлять теми, кто будет их издавать.

Ремарка: добрый Казот был несколько растерян. Но, помолчав, спросил:

— Как вы относитесь к королю?

— Я не могу его понять.

— А именно?

— Как он мог разрешить увезти себя в Париж? Как он мог покориться толпе черни, пришедшей в Версаль?

— Но что он мог поделать?

— Поставить две пушки у ограды и одну напротив центрального балкона. Три выстрела, уверяю, рассеяли бы эту сволочь!

— Но это были женщины! Они пришли просить хлеба!

— Пушки не занимаются определением пола. Пушки стреляют.

— Людовик — добрый король. Он не мог..

— Когда я слышу. «Добрый король», я говорю: «Какое неудачное в стране правление». Но скоро настоящая власть вернется во Францию.

— Вы думаете?

— Уверен. Люди уже устали от свободы. Свобода предполагает личную ответственность. Вы плохо спите, вы говорите себе «Так ли я живу, и почему кто-то живет лучше и преуспел больше?» Совесть, страдание и, главное, ощущение собственной неполноценности... эти итоги свободы мучают. Толи дело, когда король или диктатор отнимает у граждан проклятую свободу и вместе с ней самое тяжкое — бремя выбора, решений. Он выбирает за них. Они имеют право сказать себе «Мы хотели, но не можем. Мы не состоялись, и не потому, что бездарны, а потому, что правитель мешал нам»К ним возвращается состояние детства, совесть имеет право замолчать, они безгрешны. Только истинный диктатор возвращает людям это чувство. И я уверен, что люди, прогнав короля, уже скучают по его власти — власти Отца нации.

— Значит, вы думаете, что король вернется?

— Король — никогда, ибо с ним могут вернуться аристократы. И хотя народу не нужна свобода, но равенство ему необходимо. Люди ненавидят привилегии соседа... Нет, король не вернется, но вернется Власть! Новый хозяин страны даст всем равные права. И в том числе равенство общего подчинения ему — Отцу нации.

Ремарка: комната была тускло освещена. Казот долго молчал, сидя в рассветном сумраке. Наконец сказал:

— Это ужасно, но вы правы. Однако дело, ради которого я пригласил вас, требует службы королю.

— Я говорил вам о велениях истории. Но практики могут изменять ее ход, во всяком случае, на время.

— Дело обещает быть очень опасным»

— Но именно за это вы хорошо заплатите — так я понял из слов гражданина Ронака[4]. Что же касается опасности... Вы можете зарыться на сто футов в землю, но если пуля предназначена вам, она вас и там найдет... Думаю, я сказал достаточно, чтобы вы могли понять, соответствую ли я рекомендациям, которые дали те, кто видел меня в деле. Позвольте откланяться. Я прошу сообщить ваше решение не позже чем послезавтра.

— Надеюсь, не в пять утра?

— Если решение будет положительным, то лучше в четыре, чтобы не терять драгоценного времени. Мсье Ронак знает, как и где меня найти».

Тут заговорил Бомарше:

— После его ухода Казот прошел ко мне в комнату и сказал... Фигаро, продолжай читать текст Казота!

— «Он ушел, даже не попрощавшись... А кто такой мсье Ронак?»

— «Так я называю себя, когда пускаюсь в сомнительные предприятия.* Я предпочитаю, чтобы он знал меня под этим именем... Что вы о нем скажете?»

— «Страшный молодой человек. Когда он взглянул на меня... это был взгляд, от которого я почему-то задрожал».

— «Это — тот человек».

— «Несомненно. Но вам придется убедить в этом королеву. Она теперь занимается всем. Это поразительно: она, которая жила только для развлечений и без зевоты не могла слушать о политике, принимает министров, ведет тайную переписку со всеми дворами и готовит побег. Король в прострации, нынче наш король — она. Вы должны с ней поговорить. Сейчас это, кстати, несложно: так как газеты не перестают трубить о бегстве короля, королева придумала, как успокоить публику — Ее Величество и сестра Его Величества принцесса Елизавета вечерами гуляют в Булонском лесу. Завтра они будут там между шестью и семью вечера. Как зовут вашего лейтенанта, граф?»

«Какое-то корсиканское имя, которое невозможно запомнить..»

«Вы не хотите мне сказать?»

«Да, пока вы не решитесь — так мы с ним условились. Он, конечно же, не хочет стать известным в неизвестной ему истории. Я обещал...»

И вот тогда наступила одна из кульминаций пьесы. Явление пятое в Булонском лесу в шесть вечера — Бомарше, королева и принцесса Елизавета. Антуанетта так изменилась! Вчерашняя взбалмошная девочка, «королева рококо», стала прекрасной печальной женщиной... Фигаро, передай мадемуазель текст королевы!

Мадемуазель де О., несколько опьяневшая, нетвердым голосом начала читать:

— «Здравствуйте, Бомарше. Я рада, что вы с нами».

— «Ваше Величество, я ваш верный слуга».

— «Надеюсь, я не подведу вас и сыграю свою новую роль не хуже, чем в Трианоне».

— «Я в этом уверен. Но, Ваше Величество, мы должны думать и об успехе всей пьесы. А здесь многое будет зависеть и от партнера».

— «Поверьте, мой партнер достоин вашей пьесы».

— «Я уверен в этом. Но сможет ли он быть с вами на протяжении всего действия?»

— «Увы, нет».

— Вы торопитесь, — обратился Бомарше к мадемуазель де О., — а здесь ремарка.

Мадемуазель прочла ремарку:

— «Она прелестно вздохнула: „Увы, нет“.

— «А у меня, Ваше Величество, есть великолепный протеже на роль...конечно, не партнера, но заботливого и умелого слуги. Мсье Казот имел возможность его увидеть и сможет подтвердить. Я прошу вас обсудить это с мсье Казотом, избегая отвергнутого судьбой партнера. Ибо по опыту могу сказать: актеры не терпят умелых соперников на сцене. А мой протеже создан самой судьбой для опасных ролей».

— «Ах, Бомарше, я не знаю, чем все это закончится, но знаю, что ни о чем не буду жалеть. Нельзя покорно сносить унижения».

— «Так как насчет моего протеже, Ваше Величество?»

— «Мсье Казот вам передаст.» Я переписываюсь с ним ежедневно».

— И Казот вскоре передал мне ответ королевы: «Нет»... Что ж вы молчите, граф? — обратился Бомарше к Ферзену. — Это ведь был привет от вас...который столько раз губил ее своими советами, который и сейчас лжет, будто не знал о моем участии. Знал и жалко ревновал! Этот безумец ревновал ее к людям, цветам, даже срубленным деревьям... Да, я любил ее, а вы погубили!.. Пистолеты в вашем распоряжении. Я закончил.

Граф сказал, как-то сразу охрипнув:

— Вы... вы ничтожный...

— Простолюдин, — улыбнулся Бомарше.

— Вы посмели охотиться за нею. Она рассказывала, как на репетиции вы смотрели на нее...

— Даже это рассказывала? Да, мой друг, я люблю дам — молодых и не очень, красавиц... и не очень. Всех, кто репетировал в моих пьесах. — Бомарше засмеялся. — Впрочем, и в чужих тоже... Но это вы погубили ее! Как мы с вами теперь хорошо знаем, мой корсиканец не умел проигрывать. Он спас бы и ее, и Семью.

Граф Ферзен поднялся.

— Как, вы нас покидаете, граф? Не убив меня?

— Достаточно того, что вы убили меня. Будьте прокляты!

— Однако каков финал! За это непременно следует выпить!

— Наконец-то! — воскликнул маркиз.

Граф остановился в дверях и с волнением следил за Бомарше.

Бомарше поднял бокал и оглядел присутствующих

— Может быть, кто-нибудь скажет тост? Но все молчали.

— Ну что ж, тогда скажу я: за финал! И он медленно выпил вино.

— Браво! — прошептал маркиз.

А Ферзен, не прощаясь, вышел. Точнее, выбежал из комнаты.

— И граф торопливо покинул нас, — засмеялся Бомарше. — А теперь, — обратился он к мадемуазель де О., — за ним! Фигаро посадит тебя в карету и объяснит, как найти логово несчастного графа. Вперед, мадемуазель! Граф хорошо заплатит. Ему надо забыться... в объятиях королевы. И если он ударит тебя — не отставай. Он сдастся... или сегодня же покончит с собой. — Бомарше засмеялся. — Нет, сдастся, бьюсь об заклад!

— А если прогонит? — Мадемуазель, торопясь, допивала оставшееся на столе вино.

— Если прогонит, то Бомарше — плохой писатель. Но это не так. Прощай!

— А разве мы не увидимся? — мадемуазель обращалась сразу к маркизу и Бомарше.

— Уверен — нет. Он заберет тебя с собой. Прощай, шлюха! И будь счастлива, королева.

Мадемуазель расхохоталась и выбежала из комнаты. Фигаро степенно уложил листы в красную папку и направился к выходу.

— Возвращайся скорее, Фигаро. Я хочу успеть с тобой попрощаться. — Бомарше обнял молчаливого слугу.

Фигаро кивнул и молча вышел вслед за мадемуазель.

— Послушайте! — вскричал маркиз. — Кто дал вам право распоряжаться мадемуазель? Эта наша общая собственность»

— Иначе он и вправду покончит с собой. Я не хочу, чтобы его жизнь была на моей совести — особенно сегодня. Дадим ему утешение... Бедный граф, — усмехнулся Бомарше, — он так и умрет, ничего не поняв. Ведь он, как и вы, не знает, на что способна интрига в настоящей пьесе.

— Ну не мучьте, я страшно любопытен. Что вы могли еще придумать? Какой еще блестящий и оттого банальный ход? — Маркиз исследовал пустые бутылки на столе. — Проклятье, шлюха выпила все вино!

— Вы хотите узнать всю пьесу? — Бомарше положил рукопись в секретер и демонстративно повернул ключ в замке.

— И заодно попросить немного вина.

— Вино будет по возвращении Фигаро. Что же касается пьесы., вас ждет много приятных и неожиданных сюрпризов.. Пьеса продолжалась. Явление шестое дом Бомарше после побега. В полночь король и Семья благополучно бежали из Парижа. Бомарше спит. В четыре утра его будят — оказывается, юный лейтенант пришел за ответом. В суете приготовлений к побегу я о нем совсем забыл... Спросонья я велел Фигаро сказать, что все изменилось, что его услуги не нужны, и дать ему денег... немного. И выгнать негодяя, нарушившего хрупкий сон старого писателя! Но он не ушел... От этого маленького человечка исходит какая-то странная энергия. И Фигаро — думаю, к собственному изумлению — привел его ко мне. Он сел перед кроватью и вместо приветствия начал читать слова Фигаро из пьесы: «После того как за мной опустился подъемный мост тюремного замка, я хотел только одного: чтобы люди, которые так легко подписывают эти грозные бумаги, сами попали сюда однажды». После чего он спросил: «Неужели вы передумали, гражданин Ронак?»

«Именно так», — сказал я ему.

«Но если они вернутся к власти — конец вашему Фигаро. Сейчас они в беде и оттого милы. Люди в беде всегда милы... Но когда вернутся с армией — будут беспощадны».

«Молодой человек! „Я все видел, всем занимался, все испытал“ — это все тот же мой Фигаро из пьесы, И теперь я уверен: несправедливость не зависит от строя, это свойство рода человеческого. И монархисты, и революционеры, когда они во власти, одинаково гадки. Чего вы хотите еще, лейтенант?»

— Браво! — сказал маркиз. — Наконец-то слышу хоть и банальное, но верное.»

— «Я хочу, мсье Ронак, — сказал этот молодой дьявол, — только одного: чтобы вы подтвердили, правильно ли я догадался. Птички решили покинуть клетку?»

«Послушайте, но вы же поклялись служить этому делу... Вы с самого начала лгали?»

«Нет. И вы это знаете. Получив деньги, я выполняю соглашение. Всегда. Но, к счастью, мне отказали, и я свободен. Я не хотел бы отдать им то, что должно по справедливости принадлежать Фигаро... То есть мне».

Я промолчал. Он же весело расхохотался.

«Спасибо. Не возразив, вы подтвердили мою догадку. Итак, они бегут. Когда это должно случиться?»

«Позвольте мне выпить кофе, друг мой, прежде чем я вам отвечу...»

Я выпил кофе, не торопясь оделся, написал несколько деловых писем. Был уже шестой час. Семья была в пути почти пять часов, и их наверняка уже встретили верные гвардейцы. Пьеса фактически закончилась, интрига умирала... Пять часов преимущества дал я старой власти в моей пьесе. Почему бы не дать призрачный шанс их недругу Фигаро? В конце концов, он прав. Мы должны любить своих героев, даже если в будущем они убьют нас. Тем более что это вновь оживит интригу...

И я позвал его и сказал засмеявшись: «Птичка уже улетела».

«Проклятье! Я так и подумал: в полночь, тотчас после ухода генерала Лафайета!»

«Ну и что же вы собираетесь делать? Донести?»

«Кому? Этим глупцам? Тем более что наступает утро, через каких-нибудь полчаса они и сами хватятся...»

«Значит, поздно, лейтенант».

Однако он остался совершенно спокоен и сказал: «Неумная фраза. Ответ, достойный Фигаро, может быть только один: „Ничто не поздно, пока у тебя есть лошадь и шпага“... Прощайте».

И он не торопясь ушел. Повторю: не торопясь...

Но как только дверь захлопнулась, я услышал дробь каблуков: он буквально скатился по лестнице.

И пьеса продолжилась. Вы не знаете ее подробностей, но знаете финал!

— Ужасно, — сказал маркиз. — Но вы же любили ее!

— Я ее желал... Но, в отличие от вас, я не могу погрузить весь мир в пещеру между ног. Удачная пьеса забавней любви... особенно когда она управляет историей... А какие персонажи сыграли в ней свои роли! Клянусь, этот лейтенант был убежден, что спасает трон для себя. Он уже тогда знал, что родился стать цезарем... Однако время — пора ко сну. Прощайте, маркиз. Какой чудный обед приготовил мой Фигаро! И главное — какое отличное вино! Не так ли?

— Тут вы правы, совершенно правы, — с плохо скрытой усмешкой ответил маркиз, — вино отличное.

— Не позже чем через полчаса вы поймете, что ваша реплика была неудачна... Как прекрасно вставать и слышать: «С добрым утром, Бомарше!»Прекрасней этого только не вставать... Да, вот еще: 1я долго думал над вашим сочинением, которое нашел тогда на площади.

— Так вы его все-таки взяли! Взяли! — закричал маркиз.

— Конечно. Взял, потому что меня поразила длина свитка. Он буквально летал по площади, изгибаясь, как змея, и я смог поймать его, только наступив сапогом.

— Прочли?! — маркиз задыхался.

— Ничего отвратительнее не читал. И я сжег вашу рукопись почти с ужасом.

— Вы лжете!

Бомарше помолчал, потом сказал:

— Так что вы зря мечтаете порыться в моих бумагах.

— Вы... негодяй!

— Я уже говорил графу: это банальная, плохая реплика. Реплика-сорняк... И потом, уже после того как я сжег свиток, я продолжал думать над прочитанным. И все пытался понять, кем же вы были, несчастный человек? А вы были предтечей — предтечей дьявола. Сами того не понимая, вы про-

трубили миру о его приходе и грядущем торжестве. Об этом — все ваши жестокости, извращения и ужасы. И дьявол пришел... с именем Революции. И, думаю, вы правы, он еще прославит вас... А Бомарше? Он сделал то, что мог сжег ваш свиток... Прощайте, грядущий Хам, о котором все столько твердили. Я иду спать.

— Прощайте, — с угрозой сказал маркиз. В комнату вошел Фигаро.

—Шлюха пристроена? Фигаро молча кивнул.

— Рад, что я не ошибся... Я отправляюсь спать, мой друг. Постели мне сегодня в маленькой комнате, — сказал Бомарше и обратился к маркизу: -Вы можете еще посидеть и выпить вина — Фигаро принесет. Тем более что у вас здесь есть дела... Вы ведь не верите, что я сжег вашу рукопись?

— Не понял...

— В том-то и дело, простодушный маркиз. Вы тоже не поняли пьесу»Позволь мне проститься и с тобой, мой Фигаро. Поцелуй меня.

Фигаро подошел к Бомарше. И поцеловал его.

— Браво! Вы уверены, маркиз, что это был банальный поцелуй Иуды. Но Бомарше всегда оригинален. — Бомарше улыбнулся Фигаро. — Ты старательно играл в моей пьесе. Я хочу, чтобы ты вернулся туда, откуда я тебя когда-то взял. Возвращайся в театр! Жизнь, конечно, тоже театр, но слишком грустный и банальный. В пьесах она интересней... И запомни, — Бомарше подмигнул, — пьеса должна кончаться или гениально, или хотя бы неожиданно. Итак, идет моя последняя реплика: «И Бомарше исчез за пыльным занавесом. Навсегда».

Засмеявшись, он поднял вишневую занавесь и исчез в маленькой комнате. И стена за ним закрылась.

— Что он здесь нес? — грубо обратился маркиз к Фигаро.

— Не знаю. У него привычка говорить непонятно.

— Ты нас обманул?

— Нет. Все, как договорились, — вино убьет его. Через полчаса е гоне будет.

— Ключ от секретера, — повелительно сказал маркиз.

— Вы торопитесь, сударь.

— Это мое дело. Добрый граф дал тебе, прохвост, целое состояние...

— Ключ у хозяина. Потерпите полчаса, сударь.

Но нетерпеливый маркиз не слушал. Он уже приготовился воевать с секретером и рванул крышку, которая... легко открылась. К его изумлению, секретер был не заперт. И почти пуст — там лежала только толстая рукопись в вишневой папке. Маркиз торопливо открыл ее. Сначала шел ворох неразборчиво исписанных листочков, озаглавленных: «Пьеса». А под ними лежали два десятка листов, аккуратно переписанных тем же почерком и озаглавленных: