"Эдвард Радзинский. Сансон" - читать интересную книгу автора

приговоренную.
Скоро, скоро повезет и их моя добрая тележка...

А пока они о чем-то говорили и смеялись. И смотрели сверху на Шарлотту.
Я и сам смотрел на нее во все глаза - так поразительна была ее красота. Но
еще поразительней был ее гордый и невозмутимый вид. Она хранила его все
время, пока мы ехали среди рева, проклятий и оскорблений.
Когда мы оказались на площади Революции, я попытался заслонить от нее
гильотину. Она засмеялась:
- Нет-нет, я давно хотела ее увидеть. В нашем маленьком городке много о
ней говорили, но я никогда ее не видела...
Она бросилась на доску с каким-то исступлением - как в постель к
возлюбленному. Я дернул за веревку, и гильотина сделала свое дело.
Потом один из моих помощников поднял ее прекрасную голову и показал ее
народу. И... ударил голову по щеке. И щека покраснела.
И толпа - вечно кровожадная толпа - зароптала.

16 сентября - день самый примечательный. До этого дня я казнил только
врагов Республики. И вот 16 сентября на эшафот взошел известный
революционер, журналист Горза. Он был первым членом Конвента, которого я
познакомил с гильотиной. Его преступление состояло в том, что он принадлежал
к партии Жиронды. Он был истинным республиканцем, голосовал за смерть
короля... Но теперь они уже начали пожирать друг друга. Кстати, этот Горза
когда-то голосовал против уравнения палачей в правах с другими гражданами.
Он почему-то невзлюбил меня и однажды даже пытался обвинить в симпатиях к
королевской власти.
Увидев меня у эшафота, он крикнул:
- Радуйся, Сансон, насладись своим триумфом! Мы хотели ниспровергнуть
монархию, а основали новое царство - твое!

Каждый раз, являясь в Консьержери, я проходил мимо заржавленной двери
камеры, в которой сидела одна из прекраснейших женщин Европы - королева
французов.
После казни короля о его семье, казалось, забыли. Однако Революцию
можно упрекнуть в рассеянности, но в беспамятстве - никогда!
Все сильнее становились самые жестокие. Жестокость и непреклонность
стали залогом победы в борьбе за власть, а кровь - постоянной ценой
поражения.
В этом соревновании в свирепости революционных партий королева была
обречена. В июле у нее отняли сына. 2 августа ей огласили декрет о предании
ее суду.
Жандарм, присутствовавший при этом, рассказывал мне: она выслушала
декрет, связала в узелок вещи, поручила дочерей принцессе Елизавете и
отправилась за чиновником. Она еще не научилась наклонять голову и, входя в
камеру Консьержери, расшибла в кровь лоб о низкую притолоку.
Я видел ее в этой камере - она была перегорожена надвое. В одной ее
части постоянно находились жандармы, в другой, за ширмами, жила теперь
королева французов. Я не любил королеву, но я не мог не пожалеть прекрасную
женщину.
11 октября я узнал, что Комитет Общественного Спасения начал допросы