"Марио Пьюзо. Счастливая странница" - читать интересную книгу автора

Ангелуцци, еще не зная, что ему суждено стать последним живым дорожным
указателем, крохотной зарубкой в истории города, красовался в седле прямо и
надменно, на манер заправского ковбоя из западных прерий. Шпорами ему
служили каблуки тяжелых белых башмаков, сомбреро - фуражка с козырьком,
украшенная форменными пуговицами. Штанины его синих рабочих брюк были
перехвачены на лодыжках сверкающими велосипедными зажимами.
Он гарцевал душным летним вечером по каменному городу, воображая, что
вокруг простирается дикая пустыня. Женщины предавались сплетням, рассевшись
на деревянных ящиках, мужчины пыхтели сигарами, застыв на углах улиц, дети
рисковали жизнью, покидая свои асфальтовые острова, выложенные голубой
плиткой, ради попыток взобраться на неторопливый поезд. Все это происходило
в желтом дымчатом свете уличных фонарей, в белом отблеске витрин
кондитерской лавки. На очередном перекрестке свежий ветерок с Двенадцатой
авеню, этого закованного в бетон берега реки Гудзон, освежал скакуна и
наездника и охлаждал пыл раскалившейся черной махины за их спинами,
оглашавшей город встревоженными свистками.
На Двадцать седьмой стрит стена справа от Ларри Ангелуцци сменилась
открытым пространством протяженностью в квартал. Здесь приютился
Челси-парк, заполненный неясными фигурами сидящих на земле детей,
собравшихся посмотреть бесплатное кино. В отдалении белел огромный экран,
на котором Ларри Ангелуцци узрел чудовищного коня, несущего прямо на него
всадника, залитого искусственным солнечным светом. Он почувствовал, как
напряглась его лошадь при виде этих призраков-гигантов. Еще мгновение - и
они достигли пересечения с Двадцать восьмой стрит, где вокруг них снова
сомкнулись стены.
Ларри был почти дома. Впереди, на Тридцатой стрит. Десятую авеню
пересекал пешеходный мост.
Он проедет под этим мостом - и работа завершена.
Он заломил фуражку и подбоченился. Все люди, запрудившие тротуары в
районе Тридцатой и Тридцать первой стрит, - его родственники и друзья.
Ларри пустил лошадь галопом.
Проезжая под мостом, он помахал рукой детям, свесившимся через перила
над его головой. Потом, стремясь позабавить зрителей на тротуаре справа, он
поднял лошадь на дыбы и повернул налево, где начиналась сортировочная
станция под открытым небом - озаряемая снопами искр стальная равнина,
протянувшаяся вдоль Гудзона.
Огромная черная труба за его спиной выпустила белые клубы пара, и, как
по волшебству, мост вместе с облепившей его детворой исчез из виду. К
бледным, почти незаметным звездам вознесся восторженный ребячий визг. Поезд
въехал на станцию - и мост появился снова; мокрые от пара ребятишки
посыпались по лестнице вниз.
Ларри привязал лошадь к столбу рядом с будкой стрелочника и уселся на
скамейку, привалившись к стене будки. На противоположной стороне Десятой
авеню оживал любимый, до мелочей знакомый ему мир, словно нарисованный на
плоском экране.
Недалеко от угла Тридцатой стрит располагалась пекарня с прилавком
мороженого, украшенным разноцветными гирляндами, вокруг которого толпились
дети. Сам Panettiere <Булочник (ит.).> накладывал в бумажные стаканчики
красные, желтые и белые кубики льда.
Он не скупился, ибо был богат и даже посещал скачки, чтобы избавиться