"Олег Павловский. Не оглядывайся, сынок " - читать интересную книгу автора

в себя влагу, и грязи в поселке не знали. Зато, пригретая летним солнцем,
она источала тяжелый запах гниющей древесины. Босиком по ней тоже не больно
побегаешь - как шаг, так заноза. Сколько повыковыривал я в детстве таких вот
заноз, больших и маленьких, не счесть.
Сейчас нам не то что щепа, а и любые, хоть стальные, колючки не страшны:
ноги обуты в новенькие, с толстенной подошвой ботинки. С непривычки они
кажутся примагниченными к земле, но это не беда; больше всего каждого из нас
беспокоят обмотки. Они вот-вот сползут с отощавших икр и потянутся следом. И
тогда придется выходить из строя и под пристальным, насмешливым взором
взводного торопливо обматывать голени широкой серо-зеленой лентой, то и дело
грозящей выскользнуть из непослушных рук.
Эх, обмотки, обмотки, нехитрый заменитель голенищ солдатских сапог, о
которых нам пока остается мечтать, потому что сапоги выдают перед отправкой
на фронт, о котором мы тоже только мечтаем.
- Бе-е-гом!
Пока все идет нормально. Мы кружим по плацу и довольно сноровисто для
новичков выполняем команды взводного, хотя усталость начинает сковывать
движения, а взгляд молить о пощаде.
В петлицах у взводного по кубику. Погоны ввели месяца три назад, на всех их
пока не хватало. Потертая шинель сидит на коренастой его фигуре ладно. Под
шинелью на гимнастерке желтая полоска - знак тяжелого ранения - и медаль "За
отвагу". Не будь этой полоски и медали, мы вряд ли так старательно выполняли
бы его команды.
Сначала, когда мы только прибыли в запасной учебный полк и взводный в
наглухо застегнутой шинели, прохаживаясь перед неровным строем, втолковывал
нам, что мы дескать, теперь не просто граждане Советской страны, а бойцы
славной Красной Армии, развернувшей наступление на всех фронтах, и что нам
надлежит свято чтить Воинский устав и выполнять свой долг перед Родиной, мы
думали: "Развел антимонию! Будто мы этого без тебя не знаем. Прячешься за
штабелями от фашистских пуль, речи красивые произносишь, о долге говоришь, а
сам, небось, и немца в глаза не видел!"
Ему было не больше тридцати пяти, но нам он казался уже стариком и, по
нашему понятию, должен был быть заслуженным воякой, а не тыловой крысой.
Что поделать, мы в то время не задумывались как-то над той огромной ролью
тыловиков, в частности интендантов, и тех, кто готовил молодых, ничего по
сути не смыслящих в воинском деле солдат к предстоящим боям. И притом каждый
из нас уже в какой-то мере познал войну. Длиннющие очереди за хлебом,
постаревшие за два года на все десять лет лица матерей, постоянные воздушные
тревоги, забитые до отказа бомбоубежища с перепуганными детишками - все это
казалось естественным. Война есть война. Но здоровый с виду человек в
военной форме без наград и отличий вызывал у нас чуть ли не отвращение.
Каково же было наше замешательство, когда взводный зашел перед отбоем в
казарму без шинели и мы увидели медаль и желтую полоску. Он сразу стал своим
человеком. А потом взводный покорил нас потрясающей памятью. Уже на
третий-четвертый день он знал по фамилии каждого из сорока четырех
подчиненных ему новобранцев.
- Взво-од... стой!
Взводный тоже, видать, приморился. Да и время - пора бы объявить
десятиминутный перекур. - С-смир-р-но!
Мы вытягиваемся в струнку, лишь бы взводный остался доволен. Ведь ему ничего