"А.С. Пушкин. Мятель (Полное собрание сочинений)" - читать интересную книгу автора

книгу и потупила глаза в знак согласия.
"Я вас люблю", сказал Бурмин, "ёя вас люблю страстно..." (Марья
Гавриловна покраснела и наклонила голову еще ниже). "Я поступил
неосторожно, предаваясь милой привычке, привычке видеть и слышать вас
ежедневно..." (Марья Гавриловна вспомнила первое письмо St.-Preux). "Теперь
уже поздно противиться судьбе моей; воспоминание об вас, ваш милый,
несравненный образ отныне будет мучением и отрадою жизни моей; но мне еще
остается исполнить тяжелую обязанность, открыть вам ужасную тайну и
положить между нами непреодолимую преграду..." - "Она всегда существовала",
прервала с живостию Марья Гавриловна, "я никогда не могла быть вашею
женою..." - "Знаю", отвечал он ей тихо, "знаю, что некогда вы любили, но
смерть и три года сетований... Добрая, милая Марья Гавриловна! не
старайтесь лишить меня последнего утешения: мысль, что вы бы согласились
сделать мое счастие, если бы... молчите, ради бога, молчите. Вы терзаете
меня. Да, я знаю, я чувствую, что вы были бы моею, но - я несчастнейшее
создание... я женат!"
Марья Гавриловна взглянула на него с удивлением.
"Я женат", продолжал Бурмин: "я женат уже четвертый год и не знаю, кто
моя жена, и где она, и должен ли свидеться с нею когда-нибудь!"
"Что вы говорите?" - воскликнула Марья Гавриловна; "как это странно!
Продолжайте; я расскажу после... но продолжайте, сделайте милость".
"В начале 1812 года", сказал Бурмин, "я спешил в Вильну, где находился
наш полк. Приехав однажды на станцию поздно вечером, я велел было поскорее
закладывать лошадей, как вдруг поднялась ужасная мятель, и смотритель и
ямщики советовали мне переждать. Я их послушался, но непонятное
беспокойство овладело мною; казалось, кто-то меня так и толкал. Между тем
мятель не унималась; я не вытерпел, приказал опять закладывать и поехал в
самую бурю. Ямщику вздумалось ехать рекою, что должно было сократить нам
путь тремя верстами. Берега были занесены; ямщик проехал мимо того места,
где выезжали на дорогу, и таким образом очутились мы в незнакомой стороне.
Буря не утихала; я увидел огонек, и велел ехать туда. Мы приехали в
деревню; в деревянной церкви был огонь. Церковь была отворена, за оградой
стояло несколько саней; по паперти ходили люди. "Сюда! сюда!" закричало
несколько голосов. Я велел ямщику подъехать. "Помилуй, где ты замешкался?"
сказал мне кто-то; "невеста в обмороке; поп не знает, что делать; мы готовы
были ехать назад. Выходи же скорее". Я молча выпрыгнул из саней и вошел в
церковь, слабо освещенную двумя или тремя свечами. Девушка сидела на
лавочке в темном углу церкви; другая терла ей виски. "Слава богу", сказала
эта, "насилу вы приехали. Чуть было вы барышню не уморили". Старый
священник подошел ко мне с вопросом: "Прикажете начинать?" - "Начинайте,
начинайте, батюшка", отвечал я рассеянно. Девушку подняли. Она показалась
мне не дурна... Непонятная, непростительная ветренность... я стал подле нее
перед налоем; священник торопился; трое мужчин и горничная поддерживали
невесту и заняты были только ею. Нас обвенчали. "Поцалуйтесь", сказали нам.
Жена моя обратила ко мне бледное свое лицо. Я хотел было ее поцаловать...
Она вскрикнула: "Ай, не он! не он!" и упала без памяти. Свидетели устремили
на меня испуганные глаза. Я повернулся, вышел из церкви безо всякого
препятствия, бросился в кибитку и закричал: пошел!"
"Боже мой!" закричала Марья Гавриловна: "и вы не знаете, что сделалось с
бедной вашею женою?"