"А.С. Пушкин. Капитанская дочка (Полное собрание сочинений)" - читать интересную книгу автора

неудовольствия. Он посматривал с подозрением то на хозяина, то на вожатого.
Постоялый двор, или, по тамошнему, умет, находился в стороне, в степи,
далече от всякого селения, и очень походил на разбойническую пристань. Но
делать было нечего. Нельзя было и подумать о продолжении пути. Беспокойство
Савельича очень меня забавляло. Между тем я расположился ночевать и лег на
лавку. Савельич решился убраться на печь; хозяин лег на полу. Скоро вся
изба захрапела, и я заснул, как убитый.
Проснувшись поутру довольно поздно, я увидел, что буря утихла. Солнце
сияло. Снег лежал ослепительной пеленою на необозримой степи. Лошади были
запряжены. Я расплатился с хозяином, который взял с нас такую умеренную
плату, что даже Савельич с ним не заспорил и не стал торговаться по своему
обыкновению, и вчерашние подозрения изгладились совершенно из головы его. Я
позвал вожатого, благодарил за оказанную помочь, и велел Савельичу дать ему
полтину на водку. Савельич нахмурился. "Полтину на водку!" - сказал он, -
"за что это? За то, что ты же изволил подвезти его к постоялому двору? Воля
твоя, сударь: нет у нас лишних полтин. Всякому давать на водку, так самому
скоро придется голодать". Я не мог спорить с Савельичем. Деньги, по моему
обещанию, находились в полном его распоряжении. Мне было досадно однако ж,
что не мог отблагодарить человека, выручившего меня, если не из беды, то по
крайней мере из очень неприятного положения. Хорошо - сказал я
хладнокровно; - если не хочешь дать полтину, то вынь ему что-нибудь из
моего платья. Он одет слишком легко. Дай ему мой зайчий тулуп.
"Помилуй, батюшка Петр Андреич!" - сказал Савельич. - "Зачем ему твой
зайчий тулуп? Он его пропьет, собака, в первом кабаке".
- Это, старинушка, уж не твоя печаль, - сказал мой бродяга, - пропью ли я
или нет. Его благородие мне жалует шубу со своего плеча: его на то барская
воля, а твое холопье дело не спорить и слушаться.
"Бога ты не боишься, разбойник!" - отвечал ему Савельич сердитым голосом. -
"Ты видишь, что дитя еще не смыслит, а ты и рад его обобрать, простоты его
ради. Зачем тебе барский тулупчик? Ты и не напялишь его на свои окаянные
плечища".
- Прошу не умничать, - сказал я своему дядьке; - сейчас неси сюда тулуп.
"Господи владыко!" - простонал мой Савельич.- "Зайчий тулуп почти
новешенький! и добро бы кому, а то пьянице оголелому!"
Однако зайчий тулуп явился. Мужичок тут же стал его примеривать. В самом
деле тулуп, из которого успел и я вырости, был немножко для него узок.
Однако он кое-как умудрился, и надел его, распоров по швам. Савельич чуть
не завыл, услышав, как нитки затрещали. Бродяга был чрезвычайно доволен
моим подарком. Он проводил меня до кибитки и сказал с низким поклоном:
"Спасибо, ваше благородие! Награди вас господь за вашу добродетель. Век не
забуду ваших милостей". - Он пошел в свою сторону, а я отправился далее, не
обращая внимания на досаду Савельича, и скоро позабыл о вчерашней вьюге, о
своем вожатом и о зайчьем тулупе.
Приехав в Оренбург, я прямо явился к генералу. Я увидел мужчину росту
высокого, но уже сгорбленного старостию. Длинные волосы его были совсем
белы. Старый полинялый мундир напоминал воина времен Анны Иоанновны, а в
его речи сильно отзывался немецкий выговор. Я подал ему письмо от батюшки.
При имени его он взглянул на меня быстро: "Поже мой!" - сказал он. - "Тавно
ли, кажется, Андрей Петрович был еше твоих лет, а теперь вот уш какой у
него молотец! Ах, фремя, фремя!" - Он распечатал письмо и стал читать его