"Александр Сергеевич Пушкин. Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года" - читать интересную книгу автора

растительности; показываются птицы, неведомые в наших лесах; орлы сидят на
кочках, означающих большую дорогу, как будто на страже, и гордо смотрят на
путешественников; по тучным пастбищам

Кобылиц неукротимых[9]
Гордо бродят табуны.

Калмыки располагаются около станционных хат. У кибиток их пасутся их
уродливые, косматые кони, знакомые вам по прекрасным рисункам Орловского.
На днях посетил я калмыцкую кибитку (клетчатый плетень, обтянутый белым
войлоком). Все семейство собиралось завтракать. Котел варился посредине, и
дым выходил в отверстие, сделанное в верху кибитки. Молодая калмычка, собою
очень недурная, шила, куря табак. Я сел подле нее. "Как тебя зовут?" -
"***". - "Сколько тебе лет?" - "Десять и восемь". - "Что ты шьешь?" -
"Портка". - "Кому?" - "Себя". - Она подала мне свою трубку и стала
завтракать. В котле варился чай с бараньим жиром и солью. Она предложила мне
свой ковшик. Я не хотел отказаться и хлебнул, стараясь не перевести духа. Не
думаю, чтобы другая народная кухня могла произвести что-нибудь гаже. Я
попросил чем-нибудь это заесть. Мне дали кусочек сушеной кобылятины; я был и
тому рад. Калмыцкое кокетство испугало меня; я поскорее выбрался из кибитки
и поехал от степной Цирцеи.
В Ставрополе увидел я на краю неба облака, поразившие мне взоры ровно
за девять лет. Они были все те же, все на том же месте. Это - снежные
вершины Кавказской цепи.
Из Георгиевска я заехал на Горячие воды. Здесь нашел я большую
перемену: в мое время ванны находились в лачужках, наскоро построенных.
Источники, большею частию в первобытном своем виде, били, дымились и стекали
с гор по разным направлениям, оставляя по себе белые и красноватые следы. Мы
черпали кипучую воду ковшиком из коры или дном разбитой бутылки. Нынче
выстроены великолепные ванны и дома. Бульвар, обсаженный липками, проведен
по склонению Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные
цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах
ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость...
Признаюсь: Кавказские воды представляют ныне более удобностей; но мне
было жаль их прежнего дикого состояния; мне было жаль крутых каменных
тропинок, кустарников и неогороженных пропастей, над которыми, бывало, я
карабкался. С грустью оставил я воды и отправился обратно в Георгиевск.
Скоро настала ночь. Чистое небо усеялось миллионами звезд. Я ехал берегом
Подкумка. Здесь, бывало, сиживал со мною А. Раевский, прислушиваясь к
мелодии вод. Величавый Бешту чернее и чернее рисовался в отдалении,
окруженный горами, своими вассалами, и наконец исчез во мраке...
На другой день мы отправились далее и прибыли в Екатериноград, бывший
некогда наместническим городом.
С Екатеринограда начинается военная Грузинская дорога; почтовый тракт
прекращается. Нанимают лошадей до Владикавказа. Дается конвой казачий и
пехотный и одна пушка. Почта отправляется два раза в неделю, и проезжие к
ней присоединяются: это называется оказией. Мы дожидались недолго. Почта
пришла на другой день, и на третье утро в девять часов мы были готовы
отправиться в путь. На сборном месте соединился весь караван, состоявший из
пятисот человек или около. Пробили в барабан. Мы тронулись. Впереди поехала