"Николай Псурцев. Голодные призраки" - читать интересную книгу автора

открыл глаза.
Вокруг было утро, светило едва светило, погода лежала. Старательно
стараясь ни о чем не думать, я думал о былом, и думы мои были нескончаемы,
как простуженный дождь в декабре под Ливерпулем. Хреновое начало, подумал я,
и перечеркнул все немысленно написанное к чертям собачьим, хотя
перечеркивать было, собственно, нечего, потому что я тотчас забыл, какую
фразу сочинил, когда открыл ранее закрытые глаза и увидел все, что есть
вокруг и чего вокруг нет. А увидел я вот что: утро, светило, которое едва
светило, и непроснувшуюся еще погоду, а также - степь да степь кругом,
вокруг и сзади, и по бокам, несвежую траву, черную грязь, стылые гладкие
лужи, голые прутики голых кустов, а также бульканье чего-то за неровными
бугорками, запах нечеловечьего помета, теплое прикосновение одиноко
пролетающей души, а также суровые нитки, накрепко связывающие меня с этим и,
конечно же, тем светом, и еще много всякого другого, чего ни пером написать
ни в сказке рассказать, так мне кажется, не спорю, что я могу и ошибаться, я
знаю это, потому что действительно иногда ошибался и понимал это и понимаю и
сейчас, и самая моя большая ошибка заключалась и заключается до сих пор в
том, что я думал и думаю сейчас (потому я пока еще и не стал тем, кем должен
стать), что настоящая жизнь, самая что ни на есть супержизнь, происходит вне
меня, вокруг, там, слева, справа, снизу, сверху, в ресторане, на войне, в
беседах с сотоварищами, в пьяных глупостях, в марихуанных дурачествах, в
кафе на Елисейских полях, в мадридском "Жокее", на вручении "Оскара", в
любви с красивыми женщинами и в играх с кудрявыми детьми, в крутой и
грубоватой, но истинной и искренней мужской дружбе, в полетах на планере, в
остроумных ответах на остроумные вопросы, в мягком и ароматном автомобиле, и
прочая, и прочая, и прочая... Вне меня, там...
Все не так, конечно! Я знаю, что когда-нибудь я осознаю, что все не
так. Когда-нибудь, потом, не сейчас. Но я знаю! (Я вздохнул - в первый раз с
тех далеких пор, как я открыл глаза.) Конечно, это была неправда, но мне так
показалось, и я посчитал решить, что так оно и было на самом деле, в конце
концов ведь это я в отношении себя решаю считать, а не в отношении кого-то
другого, чьи интересы я мог бы затронуть таким решением и кто мог бы
обидеться на эту неправду и подумать, что это действительно неправда, и
оскорбиться оттого, а оскорбившись, разозлиться, а разозлившись, не сдержать
и сделать что-нибудь непредвиденное и неконтролируемое, и повернуть таким
образом русло своей жизни совершенно в иную сторону, чем оно было направлено
до этого, что для одного человека было бы прекрасно, куда бы это русло ни
вело - к любви или к гибели, а для другого чрезвычайно скверно, даже если бы
оно вело к здоровью и богатству; и именно поэтому я никогда не брался и не
берусь решать что-либо в отношении кого-то, лучше этого кого-то убить, чем
что-то решать за него, проще и быстрее и гуманней, нет, правда, поверьте, я
убивал, я знаю, проще и гуманней. И быстрей. Попробуйте, когда припрет.
Итак, я вздохнул в первый раз с тех далеких пор, как я открыл глаза, и
включился, без щелчка, неслышно - увидел цвет, и это самое важное, - когда я
начинаю видеть цвет, я знаю, что я опять в порядке, более или менее,
конечно, в полном порядке я не бываю никогда. Обидно... Включился и опять
потерял лицо, потерял ощущение лица, ощущение, что оно у меня есть, я знал и
знаю, что оно у меня есть, но я опять его не ощущаю, не вижу внешним
зрением. Каждый раз, когда я просыпаюсь или включаюсь вот так, как сейчас,
надеюсь, что увижу свое лицо, хоть на мгновение, на долю, каждый раз, это у