"Виктор Пшеничников. Тропою джейрана ("Искатель", 1986, № 2)" - читать интересную книгу автора

сознания ни страх погони, ни усталость, ни боль. Он должен был хоть
ползком, хоть в бреду, хоть полуживым прийти в Шибирган и непременно
должен был разыскать там Олима...
Чалму он давно потерял, даже не помнил где, голову напекло, и в ней
сквозь непрерывное гудение и ломоту, сквозь тяжесть нехотя рождались
смутные желания и обрывочные мысли, неизменно сводящиеся к воде.
Хаятоллу мучила жажда. Весь день, таясь от людей, он брел по руслу
арыка, надеясь отыскать хоть какую-нибудь лужу, но тщетно: душманы в горах
перекрыли поток, отвели воду, и ложе арыка всюду оставалось сухим,
знойным, белело галькой сквозь толстые наносы глины. Глина там
растрескалась и превратилась в такыр, похожий на множество черепков
разбитой и разбросанной как попало посуды.
Хаятолла старался отогнать от себя напоминание о воде, но оно упорно
каждый раз возвращалось, лаская слух неумолкающим обманным журчанием и
плеском. Благодатный поток лился совсем рядом, до него можно было
дотянуться губами, и Хаятолла изо всех сил спешил сделать это, но поток
ускользал, истончался, уходил без остатка в песок и вновь объявлялся в
другом месте, дразня и мучая Хаятоллу своей недосягаемой близостью.
Мальчик пытался вызвать слюну, чтобы смочить горло, но язык, взбухнув и
почти не умещаясь во рту, ворочался с трудом...
От бесполезной этой борьбы Хаятолла совсем изнемог, забылся. Едко
пахнуло горьковатым запахом верблюжьей колючки, царапавшей щеку
одеревенелым шипом, и мальчик вновь закрыл сожженные солнцем глаза, давая
им отдых.
Чей-то пристальный взгляд заставил его встрепенуться. В безликом небе
низко кружил в ожидании добычи стервятник, а на самом гребне бархана, в
двух или трех шагах застыл пучеглазый варан, пялился на неподвижно
лежащего человека и нервно подергивал закрученным хвостом, готовый при
малейшей опасности удрать.
Мальчик слабо взмахнул рукой, пошевелился, и варан пропал, будто его
и не было вовсе. Только струйка песка просеялась сверху, оставляя на
склоне бархана тонкую борозду.
"Видишь, как ты слаб и беспомощен? Разве тебе было плохо дома?.."
Хаятолла поднял ладонь к лицу, как бы загораживаясь ею от скрипучего
вещего голоса, падающего с небес... Все смешалось, странно перепуталось в
его памяти; мрачно парящие стервятники и автоматные очереди, недосягаемый
уездный городок Шибирган на севере страны и безводный арык в черепице
такыра, боль и солнце, москиты, грузовики, бредущая неведомо куда вереница
верблюдов, черные шерстяные шатры кочевников-кушанов, веточки арчи с
нежными зелеными листьями, глупый безобразный варан и снова стрельба - с
раскатом, из танковых пушек, улыбающийся Олим с нацепленной на ремень
добротной кобурой и торчащей оттуда рифленой рукояткой пистолета... Тонко,
как струйка песка, просачивались сквозь эту кутерьму и неразбериху звуки и
запахи дома, манили к себе, и Хаятолла доверился им, дал увлечь себя в то
утраченное навсегда, безвозвратное время, когда его жизнь принадлежала
только отцу и матери, да еще земле, на которой он когда-то играл.
Он снова был дома, прохладу струили старые его стены... Он снова
слышал в пустынном безмолвии голоса родного кишлака, с удивлением и почти
забытой радостью внимал их гортанным и резким звукам...