"Марсель Пруст. Против Сент-Бева" - читать интересную книгу автора

нескончаемое бремя упоительных часов, хлынули в мое сознание. И тут я
вспомнил: по утрам, одевшись, я спускался в спальню дедушки и заставал его
за чаепитием. Обмакнув сухарик в чай, он протягивал его мне. Когда же эти
летние месяцы отошли в прошлое, вкус сухарика, размоченного в чае, стал
одним из убежищ, в которых затаились умершие - для интеллекта - часы, и где
я их ни за что не отыскал бы, если бы зимним вечером, возвратясь продрогшим
с мороза домой, не испробовал предложенное моей кухаркой питье, с которым
неведомым мне волшебным договором было связано воскрешение. Но стоило мне
попробовать сухарик, как я тотчас обрел сад, дотоле смутно, расплывчато
представавший моему внутреннему взору, - весь сад с его заброшенными
аллеями, со всеми его цветами стал, клумба за клумбой, вырисовываться в
чашке чая, подобно японским миниатюрным цветам, что распускаются лишь в
воде.
Точно так же мертвы были для меня многие дни, проведенные в Венеции,
ибо интеллекту не под силу было вернуть мне их, но в прошлом году, проходя
одним двором, я вдруг как вкопанный остановился на неровных отполированных
булыжниках, которыми он был вымощен. Мои друзья забеспокоились, не
поскользнулся ли я, но я сделал им знак продолжать путь - я, мол, догоню:
мое внимание было приковано к чему-то более важному, я еще не знал, что это,
но ощутил, как в глубине моего существа вздрогнуло, оживая, прошлое,
которого я не узнавал; я испытал это, когда ступил на камни мостовой. Я
чувствовал: меня заполняет счастье, я буду одарен каплей той незамутненной
субстанции нас самих, которая есть былое впечатление, буду одарен той
чистой, сохранившейся в своей чистоте жизнью (познать которую мы можем лишь
в законсервированном виде, потому что в тот миг, когда мы проживаем ее, она
не предстает перед нашей памятью, а погружена в подавляющие ее ощущения) -
жизнью, требующей вызволить эту субстанцию, дать ей возможность обогатить
мою сокровищницу поэзии и бытия. Но сил выпустить ее на волю я в себе не
чувствовал. Я боялся, что прошлое ускользнет от меня. Нет, в подобную минуту
интеллект ничем не мог бы мне помочь! Я сделал несколько шагов назад, чтобы
вновь очутиться на неровных отполированных камнях мостовой и попытаться
вернуться в то же состояние. И вдруг меня затопил поток света. Под ногами
ощущалось то же, что на скользком и слегка неровном полу баптистерия Святого
Марка. Туча, нависшая в тот день над каналом, где меня ждала гондола, все
блаженство, все бесценные дары тех часов полились на меня вслед за этим
узнанным ощущением, и с того дня само пережитое воскресло для меня.
Мало того, что интеллект бессилен воскрешать часы прошлого, они к тому
же затаиваются лишь в тех предметах, в которых он и не пытался воплотить их.
Предметы, с помощью которых вы пробовали сознательно установить связи с
некогда вами прожитым часом, не могут служить пристанищем для этого часа.
Более того, если нечто другое и способно воскресить прошлые часы, воскреснув
с ним, они будут лишены поэзии.
Помню, однажды в поезде, сидя у окна, я силился извлечь впечатления из
проносившегося мимо пейзажа. Я писал, поглядывая на небольшое сельское
кладбище, прочерченные солнечными лучами деревья, подмечал придорожные
цветы, похожие на те, что описаны Бальзаком в "Лилии долины". С тех пор,
думая об этих деревьях в солнечных лучах, об этом сельском кладбище, я часто
старался восстановить в памяти тот день, я имею в виду сам тот день, а не
его холодный призрак. Никак мне это не удавалось, я уж и надеяться перестал,
как вдруг на днях за завтраком уронил ложку. Стукнувшись о тарелку, она