"Болеслав Прус. Эмансипированные женщины" - читать интересную книгу автора

него рассчитывать", - подумала пани Ляттер.
"Конечно, - продолжала она размышлять, - он прекрасно понимает мое
положение. До Нового года мне нужно семь тысяч шестьсот рублей, от
приходящих учениц я получу две с половиной тысячи, за полный пансион мне
заплатят самое большее полторы, итого четыре тысячи. А где остальные?
Поступят после Нового года? Но тогда обнаружится, что доход, по сравнению с
прошлыми годами, стал на четыре тысячи меньше. Нечего обманываться! У меня
выбыло двадцать пансионерок и шесть приходящих учениц; в будущем году их не
прибавится, никогда уже не прибавится. Чистого годового дохода остается
самое большее тысяча рублей, этих денег хватило бы на одного человека, а нас
трое... Что же делать? На покрытие маленького долга приходится занимать
большую сумму денег, потом еще большую; когда-нибудь этому должен быть
конец. Згерский без всяких стеснений открывает мне на это глаза, он не
обманывается..."
Жизнь пани Ляттер была так наполнена цифрами, цифры так терзали ее
воображенье, что куда бы она ни обратила взор, они всюду мерещились ей. Они
распирали счетные книги, лежавшие на письменном столе, выскакивали из
большой золоченой чернильницы, скользили по английским гравюрам, украшавшим
стены кабинета. А сколько их таилось в тяжелых складках занавесей, сколько
за стеклом резного книжного шкафа, сколько их копошилось в тени каждой
портьеры - не счесть!
Чтобы отвлечься от их докучных роев, пани Ляттер остановилась посредине
кабинета и, подняв голову, стала слушать, что делается наверху. Над ее
кабинетом находилась гостиная, пансионерки принимали там посетителей; сейчас
наверху сновали ученицы, значит, посетителей не было. Вот две
старшеклассницы, взявшись, наверно, под руки, ровным шагом идут из дортуара
в класс; вот пробегает маленькая первоклассница или второклассница; вот
девочка ходит по кругу, вероятно, учит в гостиной урок; кто-то уронил книгу.
Но вот раздаются тяжелые широкие шаги - это панна Говард, лучшая
учительница пансиона.
- Ах, эта Говард! - шепчет пани Ляттер. - Она принесла мне несчастье...
При появлении панны Говард ученицы разбегаются; в гостиную входит еще
несколько человек. Одна девочка, другая, потом кто-то из старших. Панна
Говард теперь уже торопливо семенит ногами, слышно, как передвигают стулья.
Очевидно, пришел кто-то из посетителей.
"Уж не Малиновская ли, приятельница Говард, наведывается в мой пансион?
- думает пани Ляттер. - От этих сумасшедших всего можно ждать! Есть у нее
десять - пятнадцать тысяч, вот она и задумала открыть пансион, чтобы
разорить меня. Разумеется, года через два прогорит, но ей кажется, что
именно она призвана совершить переворот в воспитании девочек. Говард ей
составит программу. Ха-ха! То-то будут довольны редакции, хоть на некоторое
время Говард перестанет засыпать их своими статьями. Независимые женщины! Я
не принадлежу к их числу, хоть на пустом месте создала пансион; теперь они
станут учить меня независимости за те тринадцать тысяч, которые Малиновская
хочет по указке Говард пустить на ветер..."
Стрелка английских часов медленно приближается к пяти, напоминая пани
Ляттер, что наступает время вечернего приема. Она напоминает пани Ляттер и о
том, сколько тысяч посетителей прошло уже через этот кабинет; все они
чего-то требовали, о чем-то просили, спрашивали. Всем приходилось отвечать,
давать советы, объяснения - и что же? Что осталось от всех этих тысяч