"Болеслав Прус. Грехи детства" - читать интересную книгу автора

сказала графиня.
- Ну да, никто!.. Будто я не знаю, что вы прострелите мне башку... Мне
ведь давно уже сулил органист! - возразил я.
- Ох!.. Иисусе!.. - во второй раз охнула ключница.
- Старость мою позорит! - воскликнул отец. - Три шкуры я бы содрал с
этого лоботряса да еще бы посолил, если бы вы не взяли его под свою защиту,
графиня.
Повар, стоявший в углу террасы, прикрыл рот рукой и весь побагровел,
давясь от смеха. Я не утерпел и показал ему язык.
В толпе прислуги пронесся ропот удивления, а отец, схватив меня за
руку, крикнул:
- Ты что, опять?.. Перед графиней показываешь язык?
- Я показал язык повару, а то он уж думал, что так и пристрелит меня,
как старого буланку...
Графиня стала еще печальнее. Она откинула мне волосы со лба, глубоко
заглянула в глаза и сказала отцу:
- Кто знает, пан Лесьневский, что еще выйдет из этого ребенка...
- Висельник! - коротко ответил озабоченный отец.
- Неизвестно, - возразила графиня, гладя мои взлохмаченные вихры. -
Надо бы его в школу отдать, здесь он одичает. - А потом, уходя в гостиную,
добавила вполголоса: - Из этого материала может получиться человек, пан
Лесьневский... Только нужно его учить.
- Будет исполнено по вашей воле, графиня! - ответил отец и дал мне
подзатыльник.
С террасы все ушли, но я остался, неподвижный, как камень, уставясь на
дверь, за которой скрылась наша помещица. Лишь теперь я с сожалением
подумал: "Отчего я не бросился к ее ногам?" - и почувствовал, как что-то
сдавило мне грудь. Если бы она приказала, я бы с радостью улегся на пожарище
и дал бы себя медленно изжарить на угольях догорающею хлева. Не потому, что
она не велела повару ни пристрелить меня, ни побить, а потому, что у нее был
такой нежный голос и печальный взор.
С этого дня я был уже менее свободен. Графиня не хотела, чтобы в огне
погибли остальные постройки, отец досадовал, что не мог поквитаться со мной
за сожженный хлев, а мне пора было готовиться к поступлению в школу. Учили
меня поочередно органист и винокур. Говорили даже, что какие-то предметы мне
будет преподавать господская гувернантка. Но, познакомившись со мной, эта
дама заметила, что карманы у меня набиты камешками, ножами, дробью и
пистонами, и напугалась так, что больше не пожелала меня видеть.
- Я таким бандитам уроков не даю, - сказала она моей сестре.
Однако в это время я стал уже гораздо серьезнее. Только однажды - ради
опыта - хотел было удавиться. Но потом мне подвернулось какое-то другое
занятие, и я не сделал себе ничего дурного.
Наконец в первых числах августа меня отвезли в школу.
Благодаря рекомендательным письмам графини экзамен я сдал вполне
хорошо. Устроив меня на квартиру - со столом, репетиторством, родительским
попечением и прочими удобствами - за двести злотых и пять корцев{26}
провизии в год, отец повел меня покупать гимназическую форму.
Новая одежда до того мне понравилась, что я не мог достаточно
налюбоваться ею за день и, тихонько встав ночью, впотьмах облачился в мундир
с красным воротником и надел на голову фуражку с красным околышем,