"Э.Энни Прулкс. Грехи аккордеона" - читать интересную книгу автора

пойме только во благо. Он твердо знал одно: лучше иметь дело с ниггерами,
чем с толпой социалистов-даго, которые вопят про еженедельную плату,
устраивают забастовки, и взрывают дамбы, когда не получают, чего хотят. У
него горели глаза. Лестница извивалась, словно раковина моллюска, он быстро
спустился вниз, держась одной рукой за перила, - и на самом пике виражей с
удовольствием ловил в серебряных зеркалах свои мелькающие отражения - потом
вошел в фойе, бросил взгляд на морской пейзаж, пришпиленный к бежевой
бумаге: айсберг в каком-то там северном море, - через дверной проем
посмотрел на плащи, что повисли на вешалке, словно безголовые фигуры, и с
удовольствием опустился в резное кресло неподалеку от хромированной
визитницы, головой Адриана таращившейся на бусину дверной ручки. Он заметил
в жардиньерке обрывки птичьих перьев - что-то новое - и почувствовал обычное
раздражение, взглянув на свою приземистую фигуру в большом зеркале. Зевнул.
Бостонский папоротник на восьмиугольном столике, отражаясь в зеркальном
буфете, окрашивал комнату в зеленоватый цвет; Пинс взглянул на дымчатую
вардианскую коробку с орхидеями жены, вздохнул, потянулся, зевнул. После
утренней уборки чувствовался слабый, чуть горьковатый запах чайных листьев.
Стол покрывала скатерть, расшитая виноградными лозами, на ореховом буфете с
резными фигурками зайцев и фазанов дожидался серебряный набор - кофейник на
медленном огне и бабушкин хрустальный графинчик. Эта комната сильнее других
отражала экстравагантный характер жены, ее вечное возбуждение, как при
сильном туберкулезе - экзотические цветы, мрамор и зеркала, хрусталь,
серебро и зелень, бархат. И даже более того - уже несколько месяцев она
страдала нервным расстройством; причиной тому был ужасный инцидент: однажды
под вечер они вышли погулять, она оперлась на его руку, и вдруг к
декоративной птичке, украшавшей поля ее шляпки, спикировала настоящая сова,
острые когти разодрали жене голову до самого черепа, хлынула кровь, а птица
со шляпкой в когтях унеслась вверх, оставив после себя горячий запах
свалявшегося пуха. У стены выстроились детские креслица "Астли-Купер" для
хорошей осанки - и мальчики, и девочка слишком сутулились.
Он тронул пальцем чашку, вдохнул аромат цикория и хорошо прожаренного
"мартиника", подул на черную жидкость. Слишком горячо. Поставил чашку на
стол, большим и указательным пальцами взял рюмку с анисовой настойкой,
проглотил одну-две капли. Отражение в овальном стенном зеркале проглотило
столько же. Запах илистой дамбы и соленой воды еще держался. Он принялся за
кофе. В висках стучало. Еще настойки и еще кофе. "Таймс-Пикайюн" на столе не
было. И это когда он и так пропустил большую часть разбирательства. Пинс
жадно следил за процессом, пока не пришлось уехать на разрушенную дамбу. Он
побренчал звонком.
- Где газета? - спросил Пинс, хотя газета уже лежала на подносе.
- Несу, са. Сегодня поздно.
Он резко развернул бумагу - на первой полосе только суд: ага, вчера
ушло к присяжным - удовлетворенно ткнул вилкой в фаршированные бычьи хвосты,
которые из всех в доме любил только он один, и начал есть, подцепляя
зубчиками кругляши трюфелей.
Вилка остановилась в воздухе и вновь нырнула в тарелку с золотым
ободком. Он придвинул газету поближе к глазам. Сначала ему показалось, что
заголовок гласил "Виновны", но - невероятно - там было "Невиновны"!
Нет слов.
Они ошиблись в этих присяжных. Да, уже много лет подряд Новый Орлеан