"Билл Пронцини, Джеффри Уолмен. ...И вечно зеленеет (Журнал "Если")" - читать интересную книгу автора

Грэхем резко остановился и, наморщив лоб, вгляделся в полумрак.
Кажется, там дверь в стене? Он шагнул ближе... Верно! Тяжелая дубовая
дверь, точь-в-точь такая же, что ниже этажом ведет в библиотеку. Подергав
бронзовую ручку, он, не раздумывая, вынул ключи и вставил меньший в
замочную скважину. Скрипнув, дверь отворилась, и Грэхем в замешательстве
застыл на пороге.
Комната, под куполом толстого зеленого стекла вместо обычного потолка,
походила то ли на пещеру, то ли на увитую зеленью садовую беседку - из
тех, что пользовались популярностью столетие назад. Тут было устроено
нечто вроде конторы: в центре комнаты отсвечивал тусклой полировкой
огромный стальной рабочий стол, заваленный бумагами, книгами и
периодическими изданиями, а по стенам тянулись неизменные стеллажи: новые,
мощные, из неведомой древесины коричневато-зеленого цвета. У одной стены
стоял низкий, но объемистый каталожный шкафчик на колесиках, того же
оружейного металла; книги и журналы плотно теснились на полках со всех
четырех сторон.
Шагнув внутрь, он решил обследовать помещение. Здесь на полу пыли не
было, и кожаные подошвы отчетливо постукивали по его глянцевитой, почти
стерильной поверхности. Грэхем жадно впился глазами в первый ряд полок
(книги в твердых и мягких обложках, журналы, альманахи), но, подойдя
ближе, с недоумением обнаружил, что на корешках нет названий. На полках -
Грэхем бегло оглядел стены - ни единого пустого места, и, что интересно,
все переплеты одного и того же цвета: оливкового, с вариациями от
коричневатых до светлых, почти белых оттенков.
Поколебавшись, он облюбовал одну из самых больших книг в массивном
переплете и попытался ее вытащить, но здоровенный том, казалось,
сопротивлялся... или же каким-то образом был приклеен прямо к полке.
Наконец книга поддалась, что-то хрустнуло, и он поспешно раскрыл ее на
первой попавшейся странице.
Она была девственно чиста.
Грэхем, с неприятным холодком в груди, лихорадочно перелистал книгу.
Какая странная бумага: почти не гнется и чуть липнет к пальцам. Он опять -
теперь его охватил озноб - начал всматриваться в стройные ряды оливковых
корешков, и разгадка, рожденная подсознанием, поразила его.
Стеллажи! Эти зеленоватые, лоснящиеся, некрашеные стеллажи -
плодоносящие яблони дивного сада Литературы. Эта книга - недозрелый, с
плотной мякотью плод в оливковой кожуре, нехотя расставшийся с материнской
ветвью.
Первые издания - спелые дары щедрого древа!
Дубликаты - урожай стареющей, но еще мощной кроны.
Неразборчивые титулы на переплетах - печальные плоды истощенной,
умирающей ветви...
Саймон Грэхем вдруг понял, что знает абсолютно все об "Энкайридионе".
Об обществе безвестных, безымянных садовников, холящих и лелеющих
вечнозеленое, бессмертное древо Мировой Литературы - со всеми его
разноязычными, бурно цветущими, плодоносными ветвями и древними, могучими
корнями в тайных глубинах веков. Он твердо знал (хотя и не смог бы
объяснить, почему), что смерть Пруитта Эвергрина положила конец первой
династии хранителей американской изящной словесности.
Но тогда... о Боже! Значит, их всех просто не существует - хватких