"Петр Проскурин. Число зверя (Журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

облетает, дождь... Посидеть, потолковать за самоваром по душам. А то мы
никак не угомонимся, все разные шпильки подпускаем друг другу... Зачем?
Остается все меньше и меньше...
Прихлебывая чай, хозяин кабинета доброжелательно выслушал и, приняв
вызов, внутренне подтянулся, глаза его льдисто блеснули, а острые губы как
бы сами собой сложились в понимающую усмешку.
- Возразить здесь нечего, конечно, жаль, - охотно согласился он. - В
этом кабинете приятные эмоции, как вы верно изволили заметить, вернее,
подумать, редкая роскошь. Впрочем, Нил Степанович, за невозможностью лучшего
я бы вернулся к нашему захватывающему разговору.
- Извольте, - охотно отозвался Игнатов. - Допустим, все - домыслы,
все - обывательская болтовня, и насчет Крыма, и насчет копыт. Я даже
согласен, причина-то данной трагедии в ином...
На какое-то мгновение, опасаясь переступить роковую черту, Игнатов
заколебался и тотчас, стыдясь неожиданной слабости, резко отодвинул
недопитый чай. Глаза его потемнели от мысли, что он тоже слишком измельчал
за последние годы сытой и благополучной, в общем-то, жизни и даже не
высказался ни разу откровенно и прямо по самым больным вопросам - все
загонял внутрь, и там все это копилось, отравляя организм, и взрыва не
избежать, да и кому нужно столь безграничное терпение. Никуда не годится,
русские привыкли молчать, говорят и требуют все кто угодно, и особенно
расплодившийся за последнее время человек вызывающей окраски - совершенно
безнациональный, космополитический, претендующий на безусловное верховенство
в мире, русский же молчит, молча работает, молча умирает...
- А вы зря сердитесь, Нил Степанович, - неожиданно заметил хозяин. - Я
вам не давал повода...
- Я не на вас, на себя, - сказал Игнатов. - На свою трусость, мог бы
высказаться и раньше, погромче, но вот эта чертова русская натура, все
ждешь, переможется, мол, перемелется. Знаете, Михаил Андреевич, в чем
порочность большевистской идеи в России и в чем ее неминуемый крах? В
большевистской надстройке, внедрившей в тело русского гиганта и узаконившей
пожирающего его ныне паразита - мировой клан торговцев и ростовщиков. Из
песни слова не выкинешь, каторжным трудом русского народа крепнет мировой
сионизм, наливается золотом, наглеет. Гибельный путь для человечества! Самое
страшное - усыхание мирового интеллекта, его преждевременное дряхление и
вырождение. Я знаю, вам, Михаил Андреевич, весьма неприятно слушать
подобное, тотчас встает еврейский вопрос, категорически запретный под
страхом лишения живота еще со времен незабываемого Ильича, но что же делать?
Вот миновали и хрущевские времена, главенствует ныне иной человек, а в этом,
я бы сказал, глобальном, стратегическом вопросе ничего не меняется, скорее
наоборот...
- Вы всегда отличались безупречной логикой, - неохотно и как-то вяло
сказал хозяин. - Сейчас же, уважаемый Нил Степанович, я что-то не возьму в
толк... Зачем же из такого далека? Сионизм, Крым, конец человечества,
апокалипсис, еврейский вопрос, русский народ... А надо в первую очередь
накормить, обуть, одеть людей, дать им крышу над головой. И не отстать от
других, наоборот, надо постараться опередить! Сейчас страна несколько
оправилась от войны народ наконец начинает приходить в себя, ему необходима
передышка...
- Сорока прямо летает, да дома не бывает, - прогудел Игнатов, начиная