"Петр Лукич Проскурин. Седьмая стража" - читать интересную книгу автора

- Хорошо, - прошептала она. - Теперь, Жора, я знаю, ты не обманул. Нет,
нет, ты не виноват, так уж сложилось. Мне бы прилечь немного, голова
кружится...
Вязелев провел ее в другую комнату, в ту самую, сплошь заставленную
книгами, папками, какими-то свитками, и бережно уложил на диване, а сверху
осторожно набросил на нее старенький клетчатый плед. Закрыв глаза, Зоя
Анатольевна подложила под щеку ладонь.
- Не уходи, Жора, - попросила она. - Не в себе... и не то, чтобы страх,
хуже... Пожалуйста, не уходи. Расскажи мне что-нибудь еще...
Опустившись рядом на стопку каких-то книг, Вязелев осторожно взял ее
руку в свои. Тотчас мир, разъятый и безликий, сомкнулся, и стало тихо. И
полки с книгами успокоительно придвинулись, Вязелев почувствовал их
неуловимое, согревающее тепло. Зоя Анатольевна чуть шевельнула губами:
- Говори...
- О нем? - обреченно переспросил Вязелев и тотчас успокаивающе погладил
ее руку. - Конечно, конечно, что это я... Я ведь тоже все время о нем
думаю... Не знаю, не знаю, мне порой кажется, что я просто брежу. Мы словно
попали в орбиту какого-то непреодолимого притяжения и не можем вырваться. Но
почему именно я или ты? Есть люди, одаренные какой-то высшей силой, высшим
смыслом, - они идут своим путем, одинокие и гордые, у них неведомые никому
пути и задачи. И нам их не понять, мы боимся оторвать глаза от земли... Мне
часто и раньше казалось многое в семье Меньшениных странным, почти
необъяснимым, ведь и его отец почти не жил дома... все пропадал по каким-то
дальним командировкам, а я думаю, что где-то и подальше,.. И Алексей,
конечно, не то, чем бы он хотел казаться, за ним всегда чувствовалась эта
фамильная, что ли, спесь, какая-то непереносимая почти даль, - туда он
никого не пускал... Кто он и куда он идет или шел? Наверно, ему больно от
одиночества и непонимания, но что он может сделать, мне порой казалось и
раньше, что ему просто нельзя свернуть или остановиться...
Осторожно покосившись в сторону Зои Анатольевны, по-прежнему лежавшей с
закрытыми глазами, он подумал, что составилось какое-то совершенно
невероятное положение, и это тонкое напряженное женское лицо на старенькой
подушке тоже невероятно в этом его правильном, давно очерченном мире, теперь
совершенно неожиданно и беспардонно взорванном. Разумеется, он не идиот,
приходил к нему живой Алешка Меньшенин, и никто больше, и нечего себя
обманывать, пожалуй, именно он, Алешка, и внушил ему мысль позвать к себе
Зою и позаботиться о ней, он бы ничего не мог сказать здесь определенного,
но он точно знает, что это было его настойчивое желание, даже требование -
ведь они с Алешкой Меньшениным еще старые школьные друзья, не говоря уже о
другом... Теперь он все окончательно вспомнил...
Он не понял, что случилось, он почувствовал почти опустошающее
облегчение; Зоя Анатольевна, лежа навзничь, с закрытыми глазами, плакала,
слезы ползли по вискам, редкие и бессильные. Он, просветленный и легкий,
потянулся к ней, хотел поцеловать ей руку и не успел.
- А я вот ничего не могу забыть и ненавижу, - сказала она. - Я ведь его
никогда не понимала и боялась этого непонимания в себе...
- Не надо, Зоя, не унижай себя... То, что было - было, зачем же? -
Подкрепляя свои слова, Вязелев опять слегка погладил ее руку. - Если бы он
действительно умер, неужели в твоей душе все было бы иначе? Не верю...
Он замолчал, встретив взгляд какой-то незнакомой, совершенно далекой