"Петр Проскурин. Отречение ("Любовь земная" #03)" - читать интересную книгу автора

вдохновенные художники расписывали своды, стены и арки больших и малых врат,
оконные арки порталов, углы храма, паруса несущих столбов и ниши пилонов;
художники своими творениями свидетельствовали этапы становления Руси, ее
воинского и строительного подвига с самого ее начала; скульпторы украшали
храм множеством наружных и внутренних горельефов, устанавливая и укрепляя их
мраморами и специальными железами, заливая их от порчи водами жидким
свинцом. Только на исполнение горельефов понадобилось семнадцать лет...
Наступила майская ночь перед открытием храма, тускло отсвечивали все
двенадцать запертых бронзовых дверей, замерли колокола в
куполах-колокольнях, большой, торжественный, призванный благовестить земле
радость жизни, праздничный, воскресный, палиелейный, должный славить высший
промысел, будничный, призванный веселить и укреплять человека в работе и
вере, и все остальные вместе, сливающиеся в согласном многоголосом хоре, в
торжестве жизни перед небытием. В легком серебристом звездном сумраке,
разливавшемся по всему беспредельному пространству храма (в храме сейчас
совершалось таинство воссоединения и укрепления всей Русской земли),
проступили бесчисленные неясные тени ратников, заполнившие огромное, ставшее
беспредельным пространство храма, они сошлись сюда из дали времен с копьями,
мечами и щитами, с истлевшего железа на цветные мозаики из Лабрадора,
шохонского порфира и цветных итальянских мраморов, выстилавших пол храма,
падала густая ржавая роса и драгоценные мозаики начинали розовато светиться
изнутри. Каждый на своем месте проступили из темноты: и Александр Невский, и
преподобный Сергий Радонежский, благословляющий на битву великого князя
Димитрия, и стоящих позади него Пересвета и Ослябю с мечами и
препоясываниями в руках, и просветитель России святой Владимир, и
просветители славян святые Кирилл и Мефодий, и еще множество славных мужей,
положивших деяния свои и души в основание Руси, неразнимаемым трагическим
замком сковавшей Европу с Азией и возвестившей миру согласие
веротерпимости... По нижнему коридору храма пробежала живоносная искра, и в
нишах его стен отчетливо проступили на всех ста семидесяти семи мраморных
досках золотые письмена, повествующие о сражениях с французами, вплоть до
взятия Парижа, с именами участников, получивших высшие награды, Георгиевских
кавалеров, погибших и раненых офицеров и, как всегда, безымянно сообщающие
общее число выбывших в каждом сражении нижних чинов. И тогда, неизвестно кем
зажженные, замерцали бесчисленные свечи по всему храму, а в его колокольнях
началось движение воздуха, тихо и ровно загудели колокола - каждый вплетал в
общее звучание свой голос. От крестов и до гранита ступеней, ведущих к
дверям, и ниже, к реке, храм исполнился тихого, ровного света и словно
белый, теплый пламень облил его. Стали видны несметные сонмы ратников, не
уместившихся в самом храме и стоявших в сомкнувшихся рядах и бесконечных
порядках вокруг него в своих дружинах, полках и ратях, занявших из края в
край все видимое пространство земли вокруг, и подходили еще новые и новые, и
не было им числа, и это было памятью самой земли. Когда к Москве подступил
майский рассвет, храм уже был каким-то иным - его золотые купола, первыми
загоревшиеся над Москвой в предвестии нового дня, тихо плыли в недосягаемой
высоте, - храм уже был приобщен к высокой и светлой тайне, переданной ему на
вечное хранение самого народа, вознесшего его над Москвой и землей, дабы
народ не заплутался во тьме, не истощилось бы его чрево и его дух, не погиб
бы он, не видя больше света впереди. Святое и великое рождается и происходит
в тишине и тайне - никому неведом завтрашний день и самые вещие письмена